— Завтра.
— Так скоро? Ты уже все приготовил?
— Нет.
— Ты случайно не задумал какую-нибудь глупость? — Сочжи посмотрела на него с подозрением.
— Какую еще глупость?
— У тебя не депрессия?
— Нет.
— А по-моему, депрессия.
— Если бы у меня была депрессия, я бы лежал дома под одеялом, а не бегал вот так по городу.
— Тогда ладно, успокоил.
— Спасибо. Хоть одна душа беспокоится о том, как бы я не наложил на себя руки.
— А как же Мари?
— С Мари мы, можно сказать, просто соседи по квартире.
— Хм, если это все уловка, чтобы заманить меня туда наверх, — Сочжи указала пальцем на потолок, — то даже и не думай.
Там над потолком располагались уютные гостиничные номера с белоснежно-чистыми простынями.
— У Мари больше нет сексуального желания. Может, у нее уже наступил тот возраст и это из-за гормонов?
— Сказать тебе правду?
— Скажи.
— Она тебя не любит. Ты что, все еще не знаешь этого?
— Пусть так, но у женщины все равно должно быть желание, а его нет.
— Откуда ты знаешь?
— Я знаю.
— Откуда?
Слова перелетали через стол между ними, как мяч от настольного тенниса.
— Говорю тебе, я это знаю.
— Ну так откуда?
— Меня этому учили.
— Чему учили?
— Подслушивать за тем, что говорят другие, незаметно следить за людьми, распознавать правду и ложь в словах.
— В спецназе каком-нибудь служил, что ли?
— Сочжи.
— Ну?
— Ты знаешь, откуда я?
— Откуда?
Он неловко улыбнулся и написал на салфетке два иероглифа. Это было слово «Пхеньян». Сочжи, прищурившись, посмотрела на салфетку и тут же ошеломленно подняла на него глаза:
— Что? Правда?
— Тише, не кричи на весь ресторан. — Киен доел суши и запил супом. — Это правда.
— Не может быть. Мы же уже столько знакомы, еще с универа!
— Я попал сюда еще раньше.
Сочжи схватилась правой рукой за лоб. Она всегда делала так, когда ее что-нибудь сильно удивляло. Киен продолжал:
— Я на несколько лет старше, чем ты думаешь.
— Ах, ну да… Поэтому… да… А! Так вот почему… Да, тогда, значит… Послушай, ты правда… то есть послушайте, Ким Киен… Нет, это ведь наверняка даже не настоящее имя. Но почему тогда к нам… за что? Что мы такого сделали? То есть, конечно, не обязательно, чтобы мы что-то сделали, но…
— Успокойся. Я всего лишь исполнял приказ. Я никому никогда не рассказывал, ты первая.
— И Мари ничего не знает?
— Не знает.
Одновременно с растерянностью на ее лице скользнуло выражение гордости за свое первенство.
— Тогда с кем, она думает, жила все эти пятнадцать лет?
— Надо полагать, с заурядным мелким кинодистрибьютором.
— Но зачем ты мне это рассказываешь? — Сочжи напряженно посмотрела ему в глаза.
— Ты… — Киен замялся, — ты же… писатель. Ты говорила, что писатель с охотой принимает все, что жизнь ни…
— И это все? — перебила Сочжи. Выражение ее лица стало неподвижным и жестким.
— Ну я…
— То есть, хочешь сказать, сюжет мне сейчас подкинул, да? И я тебе за это спасибо должна сказать?
— Нет, не в этом дело. Пойми меня, я только что получил приказ и завтра утром должен вернуться туда. Это все так жестоко, ты не согласна? За мной целый день гнались, и мне только сейчас еле-еле удалось от них оторваться, чтобы прийти сюда и немного перевести дух.
— Ты ведь знаешь, что в законе о государственной безопасности есть статья об ответственности за недонесение?
Киен молча кивнул.
— То есть я нарушаю закон, просто сидя здесь с тобой и ничего не делая?
— Выходит, что так.
— Я всегда думала, до чего же своеобразное это преступление: ты виновен не в том, что сделал, а в том, что чего-то не сделал. И еще представляла, в каком замешательстве, должно быть, оказываются люди, когда с ними случается что-то подобное.
— Прости.
— Забудь, что я сейчас наговорила про то, что неведение никогда не помогало человечеству. Тут существует даже закон, по которому одно только знание чего-то становится преступлением, а я ничего не знала и бездумно несла всякую чушь.
Киен опустил глаза и съел кусочек имбиря, а вслед за ним отправил в рот зубчик маринованного чеснока. Он вдруг представил, как от него будет нести чесноком, если его схватят прямо сейчас и начнут допрашивать.
— Киен.
— Что?
— Останься.
— И что я тогда буду делать?
— Сдайся властям.
— А ты меня не боишься? Я агент разведки и член ТПК, давший клятву верности Партии и Вождю.
— Ты изменился. То есть наверняка изменился. Я знаю тебя. Ты же любишь суши и пиво «Хайнекен», фильмы Сэма Пекинпа и Вима Вендерса. Тебя привлекает история Мерсо, застрелившего местного жителя в стране третьего мира, и ты с карандашом в руке читаешь изысканную прозу ультраправого гомосексуала Мисимы. По воскресеньям ты ешь с утра спагетти с морепродуктами, а в пятницу после работы сидишь в баре где-нибудь в районе университета Хонгик и пьешь шотландский виски. Разве не так? Ты рассказал мне все это, потому что на самом деле не хочешь туда возвращаться, и в глубине души ты хочешь, чтобы я тебя отговорила. Что, разве я не права?