Вслед за «уазом» притормозил «воронок», в нем везли рабочую силу — четырех пятнадцатисуточников с лопатами и набиравшихся опыта практикантов.
— Вот здесь! — Сихно ковырнул носком кроссовки мягкую землю и отвернулся. Заскрипели лопаты. Эксперт снимал происходящее японской видеокамерой с торчащим вперед остронаправленным микрофоном. Напряженно смотрели в открывающуюся яму студенты.
Лис в упор разглядывал задержанного. Клоунский костюм — «адидас» с кожаной курткой, стрижка «горшком», стандартная наглая харя: глазки-пуговки, округлые щеки, нос, как молодая картофелина, мощный торс, короткие ноги.
Чуть левее стоял Бобовкин, как всегда, в строгом официальном костюме, невозмутимый, с мясистым лицом. Лоб почему-то вспотел, и он вытерся тыльной стороной ладони, не отрывая настороженного взгляда от раскопок.
И вдруг Лиса пронзила догадка. Если дружки ищут Сихно, то все расклады известны. А значит, Бобовкин не стал бы участвовать в выводке для того, чтобы «набрать очки» по службе и примазаться к раскрытию, не такой он смельчак. Он здесь совсем для другой цели и скорее всего уже достиг ее: жестом, взглядом, сказанным шепотом словом или как-то еще. И раскопки ничего не дадут!
— Долго еще рыть? — один из пятнадцатисуточников зло воткнул лопату в изрядный холмик земли. — Нету тут ничего!
— В чем дело, Сережа? — почти ласково спросил Лис.
— Не знаю… — Сихно смотрел в сторону. — Может, ошибся…
Они стояли в лесополосе, на небольшой прогалинке, посередине которой зияла свежая яма.
Лис поймал взгляд, коротко брошенный подозреваемым на Бобовкпна. Он уже знал, что будет дальше. Еще две-три ошибки, а потом истерика под видеозапись: «Не делал я ничего, ничего не знаю!..» И все. Косвенные улики и убедительные показания без трупа ничего не стоят.
— Возвращаемся к машинам, — скомандовал Коренев и крепко взял Сихно за предплечье. — Мы с Сережей чуть задержимся, пусть вспоминает…
На лице Бобовкпна явно отразилось несогласие, он сделал шаг вперед и раскрыл рот… Лис ждал, криво улыбаясь.
— Правильно, а мы пока покурим…
Что бы ни собирался сделать Бобовкин, он явно передумал. Быстро извлек пачку сигарет, закурил, угостил эксперта, приобнял его за плечи и пошел вслед за остальными.
Лис смотрел на выкопанную яму и ждал, пока шаги по хрустящим листьям смолкнут вдали.
— А мы чего стоим? — нервно спросил Сихно, но Лис ничего не ответил.
Дул легкий ветер, шелестели деревья, где-то каркала ворона. Свежевырытая яма была похожа на могилу.
— Ошибся, значит, — медленно произнес Лис и, повернувшись, с ног до головы осмотрел закованного в наручники человека. — Ладно!
Ловким, привычным движением он выхватил пистолет, передернул затвор, и металлический лязг отдался эхом под кронами деревьев. Шелкнув предохранителем, Лис сунул ПМ за поясной ремень, пошарив в кармане, нашел ключ от наручников.
Сихно шарахнулся в сторону, но он схватил его за запястье, отпер замок и разомкнул браслеты.
— Беги! — Лис с силой толкнул задержанного в грудь, так что тот отлетел и с трудом удержался на ногах. — Беги, сука!
За два последних года начальник УР Коренев применял оружие трижды: один убитый, двое тяжело раненных. Подучетный элемент об этом хорошо знал, и когда Лис брался за пистолет, вряд ли кто-то усомнился бы в том, что он выстрелит. И хотя сейчас Лис блефовал, Сихно поверил, что мент хочет замочить его «при попытке к бегству».
— За что? Не надо! Наденьте наручники, ну пожалуйста! — зачастил задержанный. — Я все покажу, правда…
— Думал, только ты людей убивать можешь да в землю закапывать?! — зловеще процедил Лис, и пистолет будто прыгнул ему в руку. — А сам в яму лечь не хочешь?
Девятимиллиметровое отверстие уставилось Сихно в грудь. Он упал на колени.
— Пожалуйста, наденьте наручники, ну пожалуйста…
Лис секунду подумал и презрительно сплюнул.
— Ладно… В последний раз… Если еще выделаешься — вот в эту яму и закопаю!
Когда браслеты защелкнулись, Сихно счастливо улыбнулся и перевел дух. Но на него вдруг напала икота, и по пути к машинам тело била крупная дрожь.
Через десять минут подозреваемый Сихно указал другое место. Четыре лопаты разгребли землю, и все сразу ощутили сладковатую вонь разлагающегося трупа.