Рабочие поднялись на борт «Санта-Фе», на острове остались лишь три смотрителя маяка. Один из них стоял на вахте, а двое других разговаривали, неторопливо прогуливаясь вдоль берега.
— Ну что ж, Васкес, — сказал тот, что помоложе, — завтра судно выйдет в море…
— Да, Фелипе, — ответил Васкес, — и я надеюсь, что оно благополучно вернется в порт.
— По-моему, погода не должна испортиться.
— II я так думаю, Фелипе. Сейчас здесь только начинается лучшее время года: начало декабря в этих широтах все равно что начало июня для Северного полушария.
— Конечно, Васкес. А когда нам привезут смену…
— Через три месяца, Фелипе…
— Остров будет на прежнем месте!
— И мы на нем, — закончил Васкес, выпустив огромный клуб дыма из своей трубки. — Ты же понимаешь, мои мальчик, здесь мы не на борту судна, которое ветер треплет как хочет. Или если и сравнить наш остров с судном, то оно крепко сидит на хвосте у Америки и не начнет дрейфовать. Согласен, места здесь невеселые. И у здешних вод, возле мыса Горн, дурная слава. И правда, что корабли часто разбиваются у Эстадоса, и для мародеров лучше места не сыщешь. Но все это переменится, Фелипе! Никакому урагану не задуть маяк на острове! Он укажет дорогу судам. Идя на его огонь, они не напорются на скалы у мыса Сан-Хуан, или Сан-Диего, или Фаллоуз даже в самые темные ночи. Мы зажжем фонарь и станем беречь огонь. Я сорок лет болтаюсь по морям Старого и Нового Света — юнгой, новичком, матросом, боцманом. А под старость лучше не придумаешь, чем стать смотрителем маяка — и какого! Маяк на краю света!
Ночь прошла спокойно. На рассвете Васкес погасил фонарь, зажженный двенадцать часов назад.
В этот день отлив начался с шести утра, и, чтобы воспользоваться им, судно должно было сняться с якоря на рассвете. Но сборы еще не были закончены, и капитан Лафайят надеялся покинуть залив Эльгора с вечерним отливом.
В семь часов капитан и его помощник Риегаль вышли из своих кают, расположенных на корме. Матросы заканчивали драить палубу, дежурные сгоняли воду в шпигаты. Старший боцман отдавал распоряжения, готовя судно к отплытию: уже снимали чехлы с парусов, до блеска начищали трубы, решетки, медь нактоуза. Большую шлюпку подняли, оставив на воде маленькую.
Как только взошло солнце, на бизань-гафеле взвился флаг.
Через три четверти часа судовой колокол прозвонил «четыре», и дежурные матросы заступили на вахту.
После завтрака офицеры поднялись на ют, посмотрели на чисто подметенное бризом небо и приказали боцману отвезти их на берег.
Капитан хотел в последний раз осмотреть башню маяка, пристройки, жилые помещения, склады продовольствия и горючего, убедиться, что все приборы в исправности.
Вместе с помощником он сошел на берег, и оба направились к маяку.
Они беспокоились о трех смотрителях, которых оставляли в мрачном одиночестве Эстадоса.
— Это в самом деле нелегко, — сказал капитан. — Но эти ребята жизнью не избалованы, они старые моряки, и служба на маяке — почти отдых для них.
— Разумеется, — ответил Риегаль, — но одно дело — быть смотрителем маяка на берегу, куда часто заходят суда, откуда легко попасть на материк, и совсем другое — жить на этом пустынном острове, который корабли обходят стороной!
Офицеры подошли к маяку, где их ждали Васкес и его товарищи. Дверь открылась, и они, остановившись, обменялись со смотрителями приветствиями по уставу.
Перед тем как заговорить, капитан Лафайят осмотрел их, обутых в прочные сапоги и покрытых капюшоном непромокаемого плаща.
— Ночь прошла спокойно? — спросил он у старшего.
— Да, мой капитан, — ответил Васкес.
— Не заметили никакого судна?
— Нет. Поскольку небо было чистое, мы увидели бы огни на расстоянии, по крайней мере, в четыре мили…
— Лампы в порядке?
— Горели без перебоев, мой капитан.
— Мы зайдем к вам, потом осмотрим маяк…
Жилая комната смотрителей находилась в основании башни, чьи толстые стены могли выдержать любой шквал: здесь нечего было бояться ни дождя, ни холода, ни снежных бурь этой почти антарктической широты.
Дверь в глубине коридора вела внутрь башни.
— Поднимемся, — сказал капитан Лафайят.
Васкес знаком велел своим товарищам оставаться у входа в коридор, затем толкнул дверь. Офицеры последовали за ним.
На узкой винтовой лестнице с каменными ступеньками, плотно закрепленными в степе, было светло: десять бойниц освещали ее сверху донизу.
Капитан и его спутники поднялись на окружавшую фонарь галерею, с которой открывался лучший вид на остров и на море вокруг него.