— А что еще он говорил, старый Мартенс — вы ведь его имеете в виду, не так ли?
Боб сказал, что да, и добавил, не сразу заметив свою ошибку, что ему предлагали тысячу долларов за эту информацию, а он отказался. Прежде чем он успел поправиться, Анхальт с внезапно покрасневшим лицом и Стюарт Эммануэль с выпученными глазами спросили в один голос:
— Кто предлагал?
Стюарт, первым придя в себя (Анхальт молчал, краска медленно сходила с его лица), сказал:
— Боб, мы ведь из-за этого и собрались сегодня. Наследие старого Мартенса может принести много денег — вам, мне, Филу Анхальту. В общем, всем. Поэтому…
— Т. Петтису Шэдвеллу тоже? — нечаянно проговорился Боб.
Эффект этих слов, как говорили в доатомную эру, был электрическим, Стюарт издал странный звук — нечто среднее между стоном и шипением — и схватил Боба за руку.
— Вы, упаси боже, ничего не подписали? — завопил он.
Анхальт, при первом потрясении густо покрасневший, сейчас, при втором, стал совершенно белым.
— Шэдвелл — подлец! — дрожащим голосом сказал он. — Настоящая свинья, мистер Роузин!
— «Самый презренный из всех живущих людей», — процитировал мистер Роузин.
— Вот именно, согласился Анхальт.
— Боб, вы ничего не подписали, боже упаси?
— Нет, нет, нет. Но я сыт по горло всеми этими загадками. И пока не получу от вас информацию, не шевельну и пальцем.
Прибыл официант с очередными блюдами; согласно традиции своей профессии он перепутал, кому что. Когда блюда были расставлены, Стюарт доверительно сказал:
— Ну конечно, Боб, — информация. Обязательно. Нам нечего скрывать. По крайней мере, от вас, — добавил он, хихикая. — Вы ешьте и слушайте, я буду есть и говорить.
В каждом поколении были зачинатели моды, властители стиля. При дворе Нерона — Петроний, в Англии времен Регентства — Ее Бруммель. В настоящее время все уже знают, какое влияние оказывают на мир парижские модельеры. А в литературном мире… всем известно, какое действие может оказать лестный отзыв одного из крупных обозревателей на отношение к неизвестному дотоле писателю.
Этот писатель вознесется к славе и богатству со скоростью света, — раздельно произнес Стюарт. — Перейдем же к сути дела, — продолжал он, быстро набивая рот вязким бараньим мясом.
Анхальт мрачно воззрился на него и сказал:
— А суть дела в том, мистер Роузин, что бедный старый Мартенс много лет твердил всем подряд, что нашел метод предсказывать моды и стили, и никто ему не верил. Честно говоря, я не верил. А сейчас верю. Переменил же я мнение вот отчего. Когда я услышал позавчера о его столь неожиданной смерти, у меня появилось ощущение, что где-то в моих бумагах должна сохраниться какая-то принесенная им вещь. Нечто маловажное — я взял и обещал посмотреть, просто чтобы от него отвязаться. Ну и, понимаете, мне стало как-то неловко, и в знак уважения к памяти Мартенса я попросил свою секретаршу найти мне эту вещь. А в фирме Дж. Оскара Рутерфорда, как и в природе, ничто не пропадает… — Он мягко улыбнулся. — Секретарша принесла мне эту вещь, и я был… — Он умолк, подыскивая нужное слово.
— Он был ошарашен! — вставил Стюарт.
— Поражен, — поправил Анхальт. Ибо в конверте, адресованном Питеру Мартенсу и датированном 10 ноября 1945 года (почтовый штемпель), была цветная фотография молодого человека в яркой разноцветной куртке.
— А вы знаете, мистер Роузин, что в 1945 году никто не носил разноцветных курток? Они вошли в моду на несколько лет позже. Откуда Мартенс знал, что они станут модными? А еще была фотография молодого человека в угольночерном костюме и розовой рубашке. Никто не одевался так в 1945 году… Я навел справки, и оказалось, что старый джентльмен оставил у меня эти снимки в декабре того года. К стыду своему должен признаться, что в то время я отказался принять его, когда он пришел второй раз… Но подумать только: разноцветные куртки, угольно-черные костюмы и розовые рубашки в 1945 году… — Он помрачнел. Боб спросил, было ли в конверте что-нибудь о серых фланелевых костюмах, и Анхальт криво улыбнулся.
— Ах, Боб, ну, Боб. — Стюарт укоризненно скривил рот. — Вы никак не хотите понять, что это серьезно.
— Да, это серьезно, — сказал Ф. Анхальт. — Как только я рассказал об этом Маку, знаете, что он сказал, Стю? Он сказал: «Фил, не жалейте лошадей».
Оба торжественно кивнули, будто получили знамение свыше.
— А кто такой, — спросил Боб, — этот Мак?
— Мак, — объяснили ему оба в один голос, — это Роберт Р. Мак-Айэн, глава корпорации, в которую входит фирма Дж. Оскара Рутерфорда.
— Конечно, Фил, — лукаво сказал Стюарт, — я не стану спрашивать, почему вы позвонили мне только сегодня. Будь на вашем месте кто-то другой, я мог бы подумать, что вы сначала хотели узнать, нельзя ли обойтись без этого вот молодого человека, чтобы не брать его в долю. А он, между прочим, является доверенным лицом и моральным наследником покойного (Боб очень удивился этому определению, но промолчал). Но для человека, работающего в фирме Рутерфорда, подобная тактика, конечно же, была бы слишком неэтична… — После секундного молчания Стюарт продолжал: Да, Боб, дело намечается большое. Если идеи старого Мартенса удастся успешно развить — а я уверен, что Фил не потребует от вас информации о них, пока мы не договоримся об условиях, — они будут совершенно бесценны для промышленников, модельеров, торговых предприятий и не в меньшей мере для рекламных дельцов. Можно будет наживать громадные состояния. Поэтому неудивительно, что этот грязный пес Шэдвелл пытается перебежать нам дорогу… Впрочем, я боюсь, что нам придется прервать беседу. Бобу нужно съездить домой за материалом, чтобы… (Каким материалом? — думал Боб. Выходит, что за несуществующий материал он уже получил сорок долларов от Шэдвелла и бесплатный ленч от Анхальта.) А мы с вами, Фил, поговорим о лошадях, которых Мак посоветовал не жалеть.