Началось представление. Действительно забавно. Он даже смеялся, и весь двор с облегчением подхватывал его смех. Но вот он уже отвлекся от действия, залюбовавшись одной из женщин. «Эта темненькая недурна, и ей так идет ее изысканный туалет. Но на черных шелковых простынях она смотрелась бы еще лучше». Да нет же! Право, это его совсем не интересует. Просто наводит на размышления об иных амурных делах. А каким мужчиной он был когда-то! Любовник, равного которому не было во всей стране, где об искусстве любви знали все. Лучший любовник… А за глаза его, наверное, называют худшим солдатом.
Вспомнились старые друзья. О! Это верный признак приближающейся старости. Леонардо да Винчи! Бедный Леонардо, подумал Франциск, я осчастливил его своей дружбой! Хотя потомки, видимо, решат иначе. Дескать, это он оказал мне честь своим вниманием. И будут правы, потому что короля могу сделать и я — ведь мой сын Франциск когда-нибудь тоже станет им. А вот художник бывает только от Бога.
Ничуть не страдая от такой несправедливости, он высоко ценил людей искусства — писателей, живописцев, скульпторов, архитекторов; хотел, чтобы они знали — король Франции покровительствует им и готов даже предложить свою дружбу. Многие придворные не выносили произведений Франсуа Рабле и не могли понять, почему королю так нравится этот остряк, который и к нему-то не всегда относился с должным уважением. По у Франциска был свой интерес. Сатира — это так здорово! А. за удовольствия надо платить…
Снова пришли мысли о надвигающейся старости, и королю вдруг захотелось перелистать славные страницы своей юности. Правда, ему еще не было сорока, но того отчаянного мальчишку, который у степ Амбуа устраивал бои быка со львами, уже не вернуть. Не вернуть и храброго юношу, способного одной рукой остановить мчащегося кабана. Свита стояла поодаль, а мать от страха заламывала руки, хотя в душе очень гордилась своим любимым сыном, своим «Цезарем».
Король усмехнулся, вспомнив новую жену Генриха, очаровательную Анну, а вместе с ней и этого старого злобного Клемента, который отказался признать ее брак.
И тут же мысли о Генрихе и Клементе вызвали у него ассоциацию с одним неприятным обстоятельством, которое уже довольно давно мучило его. Противный мальчишка! — подумал он. Вечно сидит, забившись в угол, и молчит. В конце концов это становилось невыносимо! Он был готов предложить должность камердинера и пенсию любому, кто умудрился бы рассмешить это мрачное, угрюмое существо. И в кого он такой уродился? Франциск недоумевал. Но больше не собирался терпеть его злобность и невоспитанность.
Король поднял голову и взглядом подозвал к себе двух самых любимых и дорогих ему женщин двора — Анну, свою любовницу, и сестру Маргариту, королеву Наварры, которая с детства была его ближайшим другом. Выдающиеся женщины! Франция вправе гордиться ими. Обе исключительно прекрасны, по каждая по-своему. Маргарита утонченна, изысканна. Анна необыкновенно чувственна. И кроме того, они наделены тем редким даром, который Франциск безуспешно искал во всех женщинах. Его подруги были умны. Он общался с ними на равных, а иногда казалось, что они и превосходят его. С ними он мог обсуждать любые политические вопросы, они давали ему мудрые советы, умело успокаивали, развлекали. Любовниц у него было много, но только Анна оставалась его настоящей любовью. А к Маргарите он, сколько помнил себя, хранил самую глубокую привязанность. Любовницы приходят и уходят, а узы родства обрываются только со смертью. «Я любила вас еще до того, как вы родились, — сказала однажды Маргарита. — Муж и ребенок ничего не значат по сравнению с той любовью, которую я испытываю к вам». Он знал, что она имела в виду. Маргарита ненавидела мужа за то, что он бросил ее брата в Павии. Сама она оставила дом и, рискуя жизнью, поехала к нему у Мадрид. Вот и теперь она быстрее Анны почувствовала его состояние — так они с сестрой были близки и понятны друг другу.
Подойдя, Маргарита с улыбкой спросила:
— Дорогой, вам сегодня грустно?
Он взглядом пригласил их сесть по обе стороны от него, наклонился к Маргарите и, нежно взяв ее руку, поднес к своим губам.