— Вы ведете себя дерзко, монсеньор, — сказал он. — Не выводите меня из себя, иначе я не буду испытывать к вам ничего, кроме презрения.
— Мне это безразлично, Ваше Величество.
— Что? — в гневе закричал король. — Я заточу вас в темницу… и вы не сможете больше видеться со своей любовницей!
— Вы хотите отыграться на мне за то, что услышали правду. Король подошел к Генриху и положил ему руку на плечо.
— Послушайте, сын мой. Делайте, что хотите. Пусть у вас будет хоть двадцать любовниц. Почему бы и нет? Это даже лучше, чем всю жизнь хранить преданность одной. И я больше не сомневаюсь — при случае вы сумеете постоять за себя. Но все эти ваши поездки в замок Анет сказываются на другом… Как быть с вашей супругой?
— А что?
— Она молода, привлекательна. Ей нужен ребенок. Ну так и сделайте его! А потом, пожалуйста, — можете с чистой совестью развлекаться в замке де Анет или в любом другом месте. Никто больше меня не познал радостей любви, но при этом я никогда не забывал о долге перед своей семьей и страной.
Генрих молчал.
— Подумайте об этом, — мягко сказал Франциск. — Я не стану лишать вас удовольствий. Если бы вы знали, как я рад, что вы наконец повзрослели, на что, честно говоря, уже и не надеялся. Женщины украшают жизнь мужчины. Ведь они произвели нас на свет, дарят нам свою любовь, рожают нам детей. Я счастлив видеть в вас такую перемену и верю, что вы сможете дать отпор тем, кто будет смеяться над вами. Но прошу только об одном — помните о своем долге перед женой и отечеством. — Франциск улыбнулся и ласково похлопал Генриха по плечу. — Давайте будем друзьями. Вы — мой сын.
Взгляд Франциска был даже слегка виноватым. Теперь он гордился своим сильным, взрослым сыном.
Но Генрих не смотрел на отца. Он снова вспомнил свое детство, испанский плен… Это король с легкостью выбрасывал из памяти все неприятное. Генрих никогда не забывал ни своих друзей, ни своих врагов. Он не доверял отцу.
ЖЕНА
Весь двор смеялся над Генрихом, который, имея молодую, очаровательную жену, предпочел постель женщины на двадцать с лишним лет старше его.
Когда Екатерина однажды услышала эти разговоры, она была настолько потрясена, что убежала в свою комнату и заперлась там. Ярости ее не было предела.
Екатерина взглянула на свое отражение в зеркале и едва узнала себя. Бледное как полотно лицо с единственным ярким пятном — искусанными в кровь губами. Глаза гневно сверкают. Внезапно она почувствовала себя прежней девочкой, которая с кулаками набросилась на человека, убившего его любимого пса.
Она в возбуждении ходила по комнате и посылала проклятия Генриху, Диане. Она мысленно обращалась к королю, умоляя вернуть ее в Италию. «Ваше Величество, я не могу больше терпеть это унижение!» Потом начинала громко смеяться над своими глупыми мыслями, а через секунду падала на кровать и заходилась в рыданиях.
«Какое унижение! Какое унижение!» — исступленно повторяла она, пугаясь собственного отчаяния.
И вдруг она перестала плакать. «А что я, собственно, переживаю?»
Действительно, стоит ли отчаиваться? Многие королевы испытали подобное унижение. «У тебя нет детей, — твердил ей внутренний голос. — И скорее всего не будет. Значит — развод, и ты вернешься в Рим. А в Риме — Ипполит».
Но ведь Ипполит кардинал, спохватывалась Екатерина.
Она снова заходила по комнате. Взглянула на себя в зеркало — жалкая улыбка на мокром от слез лице.
— Смелость и невозмутимость, — прошептала Екатерина. — Нужно быть и смелой и невозмутимой.
Нельзя выдать себя. Она должна улыбаться Диане, и ни одним взглядом, ни одним жестом не показать, как ее ненавидит, с какой радостью вонзила бы ей в грудь кинжал или подсыпала бы яду.
Екатерина смотрела на искаженное злобой лицо. Они все считают ее равнодушной, апатичной особой — холодной, как лед. Она холодная? Да она сейчас вся полыхает от ненависти, от безумной ревности.
Она вдруг громко расхохоталась.
— Я убью ее. Ведь она отняла у меня Генриха.
Сколько ревнивых женщин произносили эти слова? — думала Екатерина и, видя в зеркале свои горящие глаза — глаза настоящей итальянки, — отвечала себе: многие. Но далеко не все исполняли свою угрозу. Я люблю Генриха. Я и в самом деле убью ее.
Ее губы скривились в усмешке.
— Если она умрет, — шептала Екатерина, вплотную приблизив лицо к зеркалу, — он будет только моим. Он узнает такую любовь, такую страсть, о которой и не мечтал.
Как легко принять решение, но как трудно ничем не выдать себя. Екатерине приходилось часто ссылаться на головную боль и запираться в своей комнате, чтобы иметь возможность поплакать наедине с собой.