Екатерина отпустила руку девушки и подошла к окну. Она не хотела, чтобы Магдалена видела слезы, которые были готовы брызнуть из ее глаз. Магдалена должна думать, что ее хозяйка сильная женщина — при необходимости жестокая, но всегда сильная. Итак, он влюбился! И весь двор обсуждает эту новость, радуется новому скандалу. А для нее — очередной болезненный удар. Он наконец-таки бросил свою старую любовницу, но отнюдь не ради супруги, которая любит его больше всех на свете и так, что при одной мысли о нем теряет все свое завидное самообладание. Какое унижение! Неужели ей придется всю жизнь мучиться? Ведь эта девушка тоже итальянка. Молодая Моложе ее! Дочь какого-то пьемонтского торговца! А Екатерина — из флорентийского рода Медичи, будущая королева. И все-таки он любит не ее, и не у нее родится его ребенок.
Она закрыла глаза, изо всех сил стараясь не расплакаться.
Магдалена смущенно пробормотала:
— Я думала… что вам это нужно знать. Надеюсь, я поступила правильно?
— Разве я не говорила тебе, что ты должна сообщать мне все, что слышишь вокруг? Не скрывай ничего. Что еще говорят при дворе о моем супруге и его новой любовнице?
— Я… я не знаю.
— Не бойся, Магдалена. Я не люблю, когда от меня скрывают правду.
— Люди смеются над вдовой сенешаля.
Екатерина вдруг разразилась громким хохотом, но тут же взяла себя в руки.
— Ну? Ну?
— Правда, некоторые говорят, что она никогда не была его любовницей, а просто заботилась о нем… как мать… дескать, мадам де Пуатье была его лучшим другом и советчиком, а поэтому случившееся не должно изменить их отношений.
Екатерина приблизилась к Магдалене и тихо сказала:
— Но мы-то знаем, что дело обстоит иначе, правда же? А те, кто рассуждает так, не сидели в шкафу и не были свидетелями их истинных отношений.
Магдалену обдало жаром, и она попятилась назад. Этот громкий смех, эта грубость, которая никогда не проявлялась на людях, уступая место скромности и даже застенчивости, пугали бедную девушку не меньше, чем другие странности ее хозяйки.
— Я бы никогда не сделала этого, если бы вы не приказали мне, госпожа, — сказала она.
— Запомни, Магдалена! Выполняя мои приказания, ты работаешь на себя. Если бы тебя обнаружили там… в шкафу, у тебя, несомненно, было бы что рассказать придворным. Думаю, когда дофин вернется из Пьемонта, тебе придется спрятаться в шкафу еще раз.
Екатерина снова рассмеялась и, потрепав девушку по щеке, продолжила:
— Не бойся, дитя мое. Будешь работать хорошо — и я награжу тебя. Останешься со мной. Возвращаться во Францию тебе не стоит. А теперь расскажи, что говорят обо мне.
Магдалена проглотила слюну и, потупившись, тихо сказала:
— Удивляются, что у любовницы — простой девушки — будет ребенок, а у жены детей нет.
— Что еще?
— Говорят, что он неравнодушен к итальянским…
— Купчихам, да? И что такие симпатии ему привила его супруга?
Магдалена кивнула.
— Значит, смеются не над супругой дофина, а над Дианой?
— Герцогиня Этампская довольна. Намечается пышный бал в честь короля, — быстро сказала Магдалена, чтобы отвлечь внимание Екатерины.
— Бал в честь пьемонтской красотки, — уточнила Екатерина и снова рассмеялась.
Но когда Магдалена ушла, Екатерина не смогла сдержать слез. Они закапали у нее из глав, и ей пришлось собрать всю силу воли, чтобы прийти в себя. Ту девушку звали Филиппа. Екатерина слышала это имя в разговорах придворных, но не знала, почему они постоянно упоминают его. Она попыталась представить себе, как упругие губы Генриха целуют это лицо, должно быть, красивое — смуглое, нежное, как у всех итальянок. Южная любовь нетерпелива, страстна и требовательна.
Какая жестокая штука жизнь! Особенно больно было осознавать, что любовницей мужа стала итальянка, и такая молодая.
Но на маскараде, несмотря на шепот придворных, двусмысленные взгляды и жесты, ей стало легче. Измена Генриха, подумала она, это трагедия для Дианы, а не для меня.
Генрих возвращался в Париж.
Екатерина выглядела прекрасно. Запах духов, специально изготовленных для нее братьями Руджери, придавал ей какую-то таинственность. Сердце ее радостно забилось, когда послышался звук рожков, извещающих о прибытии дофина в столицу.
Сгорая от нетерпения, она стала спускаться во двор Бастилии, где король будет встречать дофина. По случаю этой торжественной церемонии стены были увешаны прекрасными гобеленами, в зале горели тысячи факелов.
Франциск, обожавший подобные развлечения, повеселел.