Это уж точно.
Марго появилась ровно в восемь, вошла улыбающаяся и резвая. На ней было платье цвета листвы, в котором она выглядела слишком худенькой, чтобы быть привлекательной. Впрочем, не совсем. Фиолетовый оттенок ее помады и лака для ногтей не так бросался в глаза, а иссиня-черные волосы на сей раз обрамляли ее лицо мягкими локонами.
Она вошла со словами:
— Я бы стала навязывать вам свое общество хотя бы для того, чтобы еще раз взглянуть на вашу квартиру. Это самое очаровательное жилище из всех, где я была.
Энгель почувствовал, как его перышки начинают слегка топорщиться. Он не мог точно сказать отчего, но в том, как она отзывалась о его квартире, чувствовалась скрытая издевка.
— Если вы готовы, мы можем идти. Или, — сказал он, спохватившись, — вы хотите для начала выпить?
На ее лице отразилось удивление, однако Энгель не мог понять, чем она удивлена — его тоном или его предложением.
— К чему это? — спросила она. — Мы можем выпить в ресторане.
— Ладно. Хорошо.
Они молча спустились к машине — все к тому же спортивному «мерседес-бенцу», который был припаркован у пожарного крана. Верх автомобиля был по-прежнему опущен. Энгель спросил:
— А вы хотя бы когда-нибудь покупаете билет, паркуясь вот так, как сейчас?
— Вы спрашиваете о зелененькой карточке, которую подсовывают под стеклоочиститель? — рассмеялась Марго, заводя двигатель. — У меня дома их полный ящик, — добавила она, отъезжая от бордюра.
Марго была хорошим водителем, разве что слишком азартным. Она лихо погнала «мерседес» по узкой Виллидж-стрит.
Случайные прохожие махали вслед кулаками и выкрикивали ругательства. В конце концов машина въехала на эстакаду Уэст-Сайд-Хайвей, ведущую на север. Удобно пристроив автомобиль на разделительной линии, миссис Кейн бросила взгляд на Энгеля и сказала:
— Что-то вы хмурый сегодня. Словно бы у вас тяжелый денек выдался.
— Это точно. Тяжелый денек.
— Бандитские делишки?
Она явно сказала это, чтобы развеселить его, и Энгель усмехнулся.
— Да, бандитские делишки, — ответил он. — Разыскиваю кое-что, принадлежавшее моему хозяину.
— Что-нибудь пропало?
— Пропало, украдено, исчезло. Найду — расскажу вам.
— Уж не из-за этого ли вы сегодня приезжали в похоронное бюро? Хотели там поискать?
Энгель решил не давать сколь-нибудь определенного ответа. Простенькая ложь — например, что он приезжал оплатить счет за Броди — помогла бы покончить с этим вопросом раз и навсегда. Но Энгель понимал, что она норовит вытянуть из него причину, по которой он искал встречи с Куртом Броком. Эта мысль позабавила Энгеля, и он решил прикинуться любезным дурачком, заставить Марго хорошенько потрудиться за ту лапшу, которую собирался ей навешать. Он сказал:
— Нет. Я обстряпывал самые разные бандитские делишки.
— Ах, так вот зачем вы туда приезжали?
— Я бы так не сказал. Послушайте, сегодня слишком хороший вечер, чтобы обсуждать похоронные бюро.
— Да, конечно, — ответила она, не сумев скрыть разочарования в голосе.
На город опустилась ночь, чудесная весенняя ночь, а весна — единственное время года, когда в Нью-Йорке можно жить. Никогда больше не бывает прозрачного воздуха, чистого неба, никогда больше улицы и дома не выказывают хотя бы намека на индивидуальность, а краски не проступают сквозь вездесущую пыль и грязь. Машина мчалась по Уэст-Сайд-Хайвей, проходящей над запруженными грузовиками улицами, и, глядя на город справа, на Гудзон и побережье Джерси слева, Энгель и Марго чувствовали себя точь-в-точь как герои музыкальной киноленты тридцатых годов.
Разумеется, вокруг сияли громадные афиши, рекламирующие пиво; трейлеры грузовых компаний, мчавшиеся своими маршрутами, порой закрывали кузовами вид на город, а протянувшиеся поперек реки красные неоновые буквы, их было видно с эстакады, медленно вспыхивали и гасли, являя миру одно и то же слово: «СПРАЙ». Заметив эту надпись в центре ночной панорамы, женщины в проезжавших автомобилях, охваченные романтическим видением, поворачивались к своим мужьям, и… «Дорогой, не забывай напоминать мне, чтобы я пользовалась только «самсо».
По дороге миссис Кейн больше не пыталась выудить у Энгеля какие-нибудь сведения. Небрежно роняя слова, они беседовали на посторонние темы — о погоде, о городе, о прочих пустяках и, когда между фразами возникали паузы, они не заботились о том, чтобы заполнить их словами.
У Семьдесят второй улицы Уэст-Сайд-Хайвей перешла в Генри Гудзон-Парквей. Скоростная эстакада кончилась, и дорога теперь бежала среди живописных парков; справа проносились массивные дряхлые многоквартирные дома. Впереди над рекой раскинулся сияющий всеми своими огнями мост Джорджа Вашингтона.