В одну из пасмурных, туманных суббот ноября в старом заводском здании перед тем, как ему окончательно опустеть, работникам в последний раз выплачивали деньги. На помосте возле кассира, который раздавал небольшие стопки тяжким трудом заработанных шиллингов и медных пенсов работникам, длинной чередой подходившим к его конторке, стоял мистер Фейрбейрн, человек с озабоченным и постаревшим от печали лицом. Обыкновенно люди, получив деньги, мигом разбегались, точно распущенные с уроков по домам дети, но сегодня, сбившись в небольшие кучки, они задержались в этом просторном и сумрачном помещении, приглушенными голосами обсуждая несчастье, постигшее их работодателей, и свою будущую участь. Когда кассир выдал последнюю стопку монет и отметил в ведомости последнюю фамилию, все они безмолвной толпой обступили хозяина, надеясь услышать от него напутственное слово.
Для мистера Чарлза Фейрбейрна такая ситуация оказалась неожиданной и привела его в замешательство Присутствовать на заводе до окончания выплаты денег являлось его обязанностью, однако, будучи малоречивым и не особенно сметливым человеком, он никак не мог предвидеть, что его ораторским способностям предстоит испытание. Нервно потерев свою худую щеку длинными белыми пальцами, он слезящимися подслеповатыми глазами обвел мозаику, составленную из обращенных к нему невеселых лиц.
— Мне горестно расставаться с вами, друзья, — наконец произнес он дребезжащим голосом. — Для всех нас это черный день, да и для Бриспорта тоже. Наш завод в течение трех лет приносил одни убытки, но мы его не закрывали в надежде на перемены в лучшую сторону, однако же дела шли все хуже и хуже, и теперь нам не остается ничего другого, как закрыть предприятие, покуда еще не потрачены последние остатки капитала. Желаю вам поскорее найти какую-нибудь работу. Прощайте, и да поможет вам Бог!
— Спасибо, сэр! Храни вас Господь! — хором прокричали в ответ грубые голоса.
— Да здравствует мистер Чарлз Фейрбейрн! — вскочив на верстак и размахивая шляпой, крикнул живой ясноглазый юноша.
Рабочие поддержали эту здравицу, но в криках «ура» не слышно было энтузиазма, источником которого способны стать лишь радостные сердца. После этого все гурьбой повалили на улицу, время от времени оглядываясь на длинные столы из сосновых досок и усыпанный пробковой крошкой пол, на печального одинокого мужчину, чье лицо от смущения, вызванного простодушной сердечностью этих людей, покрылось краской.
— Хаксфорд, — позвал кассир, трогая за плечо молодого человека, провозгласившего здравицу. — Хозяин хочет с тобой поговорить.
Молодой человек повернулся и, неловко перебирая в руках шляпу, предстал перед своим бывшим работодателем. Толпа растаяла, последний из рабочих исчез в дверях, через которые внутрь опустевшего заводского помещения теперь беспрепятственно проникали клочья густого тумана.
— Ах, Джон, это ты! — выйдя из задумчивости; сказал наконец мистер Фейрбейрн и взял лежавшее на конторке письмо. — Ты с малолетства находился у нас на службе и полностью оправдал то доверие, какое тебе было здесь оказано. Думается, не ошибусь, если на основании слышанного мною скажу, что эта внезапная потеря работы отразится на твоих планах едва ли не больше, чем на судьбе многих других моих рабочих.
— Да, я собирался жениться на масленой неделе, — отвечал молодой человек, водя по конторке мозолистым пальцем, — но теперь мне нужно сперва найти работу.
— Ее, бедный дружок мой, не так-то просто найти. Дело в том, что всю жизнь ты только тем и занимался, что вырезал пробки, и ничего другого делать не умеешь. Конечно, ты работал у меня мастером, но и это тебе не поможет. Теперь по всей Англии заводы увольняют рабочих, и ни единой вакансии нигде нет, так что для тебя и тебе подобных виды на будущее из рук вон плохи.