— Стало быть, я сегодня же и напишу о своем согласии? — спросил молодой человек. — Я наперед знал, что вы тоже согласитесь, но не стал принимать этого предложения, не обговорив его с вами. Через недельку-другую я смогу отправиться в путь, а через пару месяцев приготовлю все к вашему приезду в Монреаль.
— Как томительно будет ждать твоей весточки, милый Джон, — промолвила Мэри, стискивая ему руку, — но такова уж, видно, воля Господня, так что перенесем нашу разлуку смиренно. Вот перо и чернила, садись за стол и пиши письмо, раз уж все мы согласны переселиться за океан.
Как странно все-таки мысли дона Диего влияли на судьбы людские в маленьком городке английского графства Девоншир!
Согласие было надлежащим образом отправлено, и Джон сразу же стал готовиться к отъезду, ибо в письме монреальской фирмы ясно указывалось, что вакансия верная и нужный человек может не мешкая выезжать, дабы скорее приступить к исполнению своих обязанностей. Через считанные дни его скудные пожитки были уложены, и он сел на каботажное судно, идущее в Ливерпуль, чтобы там пересесть на пассажирское судно, направляющееся в Квебек.
— Помни, Джон, — прошептала Мэри, когда он прижал ее к сердцу на бриспортской пристани, — коттедж наш собственный и, что бы ни случилось, нам всегда будет куда приклонить голову. Если, не дай Бог, тебя постигнет неудача, у нас есть крыша над головой. А пока же мы с бабушкой станем дожидаться твоей весточки о том, что пора выезжать.
— Очень скоро вы получите эту весточку, моя милая, — бодрясь, ответил он и обнял Мэри в последний раз. — До свидания, бабушка! До свидания, Мэри!
Суденышко отошло от берега дальше, чем на милю, прежде чем он потерял из виду стройную худенькую девушку и ее пожилую спутницу, смотревших в его сторону и махавших ему на краю серого каменного причала. Когда они превратились в далекие крошечные пятнышки, движущиеся в сторону города и исчезающие в толпе людей на берегу, его сердце вдруг сжалось от безотчетного предчувствия беды.
Из Ливерпуля бабушка и внучка получили от Джона письмо, извещающее их о том, что он покидает Англию на барке «Святой Лаврентий», а через шесть недель после этого в более пространном послании Джон сообщил о благополучном прибытии в Квебек и поделился первыми впечатлениями о Канаде.
Затем потянулось долгое, нескончаемое молчание. Недели бежали за неделями, один месяц сменялся другим, а весточка из-за океана все не приходила. Истек год, за ним последовал второй — от Джона не было ни слуху ни духу. Запросили фирму «Шеридан и Мур», которая ответила, что, хотя письмо Джона там давно получено, сам он так и не явился, и на вакантное место хозяевам в конце концов пришлось взять первого мало-мальски подходящего человека.
И все же Мэри, с бабушкой, несмотря ни на что, продолжали надеяться. Каждое утро они с таким нетерпением дожидались прихода почтальона, что этот добрый человек нередко обходил их коттедж стороной, дабы не видеть в окошке бледных, исстрадавшихся лиц.
Через три года после исчезновения молодого человека старая бабушка умерла, а Мэри — надломленная горем, измученная печалью женщина — осталась одна-одинешенька и, стараясь жить как можно экономнее на унаследованную от бабушки крохотную ренту, изводила себя бесконечными горестными размышлениями над загадкой об участи своею суженого.
Некоторым ее многоопытным соседям в этом городке на западном побережье Англии судьба Джона давно уже перестала казаться загадкой. Прежде всего молодой Хаксфорд благополучно добрался до Канады — об этом свидетельствовало собственноручно им написанное письмо. Если бы он каким-либо непредвиденным образом погиб в пути из Квебека в Монреаль, то в этом случае официальное дознание без труда установило бы его личность по принадлежавшим ему вещам. Но канадская полиция, отвечая на запрос по поводу судьбы Джона Хаксфорда, решительно утверждала, что никакого дознания относительно тела с приметами молодого англичанина не проводилось, поскольку такового тела никто не находил. Тут сам собой напрашивался вывод о том, что Джон воспользовался первой же возможностью оборвать все свои старые связи и либо скрывается в лесной канадской глуши, либо подался в Штаты, где под чужой фамилией начал новую жизнь. Никто не брался объяснить, почему он подобным образом поступил, однако же все указывало на то, что дело, вероятнее всего, обстоит именно так, а не иначе.
При виде Мэри, с бледным лицом и горестно опущенной головой ежедневно проходящей мимо причалов, чтобы сделать необходимые покупки, дюжие рыбаки глухо ворчали в праведном гневе на ее обидчика; появись вдруг Джон в Бриспорте без удовлетворительных оправданий своего поведения, ему скорее всего пришлось бы выслушать в свой адрес немало грубых слов, а то и столкнуться с еще более грубым обращением.