— Где он?
— У Ющенко, в «люксе».
— Идемте к нему.
Они вышли из кабинета зама в унылый больничный коридор, повернули направо: отделение Ющенко занимало два этажа в новом корпусе, пристроенном к основному, еще дореволюционной постройки, лет пять назад.
— Буйствовал?
— Головой в стену бился. Пришлось «распашонку» на него надеть.
— Диагноз?
— Ну, это вы сейчас сами определите.
Став замглавврача, Коробов перестал практиковать, с головой погрузился в хозяйственные заботы. Но квалификацию не потерял. Нет, не потерял. «Нашего» пациента определял сразу и безошибочно. Так что напрасно Галина Игнатьевна пытается его уязвить.
В переходе, соединявшем старый и новый корпуса на уровне второго этажа, им встретились трое высоких длинноволосых парней в распущенных «распашонках». Их сопровождал Бахтияр Ахмедович, старейший санитар больницы. Проходя мимо Коробова, он усмехнулся, сложил большой и указательный пальцы правой руки ноликом — все в порядке, дескать, — вразвалочку зашагал дальше. Больше всего он был похож на медведя, которого хохмы ради облачили в явно тесный ему белый халат.
— Кто это? — не понял Коробов.
— А вы что, не знаете? — изумилась Вострикова. — Рок-группа «Отбойный молоток». Снимают в «танке» видеоклип. Ардалион Витольдович вам разве не говорил?
«Танком» в больнице прозывалась довольно большая комната для особо буйных, в которой не было абсолютно никакой мебели. Стены, пол и потолок «танка» были обклеены толстым-толстым слоем пеноплена.
— Не успел, значит. За валюту, что ли?
— Ну да. Денег на лекарства, сами знаете, почти не выделяют. Только за счет родственников больных и выкручиваемся. Но не у всех они — богатенькие Буратины.
Они подошли к «люксу» — одной из лучших отдельных палат больницы. Только вряд ли Бурлацкий осознает, какой чести удостоился.
Ардалион Витольдович сидел на кровати. Его босые ноги стояли на красивом серебристо-сером паласе. Взгляд, как всегда после аминазина, мутно-сосредоточенно-отстраненный. Коробов называл его — коллапсирующий.
— Ардалион Витольдович, как вы себя чувствуете?
Главврач медленно повернул голову в сторону вошедших, наклонил ее, словно прислушиваясь. И было совершенно очевидно, не к словам Родиона Гордеевича он прислушивается, но к чему-то еле слышному, но неизмеримо более важному в себе самом.
— Анекдот! Нет, ты подумай только: просто анекдот! — сказал он вдруг низким, как у генерала Лебедя, голосом. Лицо Бурлацкого исказила болезненная гримаса.
— Не нужно, Родион Гордеевич! — шепнула старшая медсестра.
— Я сам знаю, что нужно, а что нет, — вспылил вдруг Коробов.
Ну вот, ни с того ни с сего… Ничего, пусть знает свое место. А то все завотделениями на цыпочках уже перед нею ходят.
— Ну конечно, лучше! — подозрительно охотно согласилась Вострикова.
Они вышли из палаты.
— Бурлацкий сегодня оперативку почему-то на час раньше созвал, — продолжила рассказ о происшествии Галина Игнатьевна, хотя Коробов и не просил ее об этом. — А когда все собрались, вдруг сказал эти же самые слова, про анекдот. И начал биться головой в стену. Все было так неожиданно… Даже мы, профессионалы, не сразу поняли, в чем дело. Я подумала вначале, он нас просто разыгрывает. И не только я. Ющенко тоже, даже улыбаться начал!
В голосе Востриковой явственно звучали нотки восторга. Неудивительно. Об их вражде с Бурлацким — как, впрочем, и с его предшественником — знала вся больница. Но радоваться чужому горю… Видно, старшая и сама расслышала эти нотки и даже поняла их неуместность, поэтому и замолчала так резко. Как, однако, весомо у нее прозвучало: «Мы, профессионалы!..» Куда конь с копытом — туда и рак с клешней.
— Ну, не буду вас отвлекать, Родион Гордеевич! — круто переменила разговор Галина Игнатьевна. — Вам ведь теперь не только свою работу придется делать, но и Главного замещать!
В голосе Востриковой послышались уважительные нотки. Голосом она владела мастерски: уважения было как раз в меру, без подобострастия.
— Придется, — равнодушно согласился Коробов.
С тех пор, как Родион Гордеевич отказался подписать злополучное заключение, его уделом было именно это: замещать. Тот, кто вынуждал Коробова подписать фальшивое заключение, по-прежнему был при власти. И даже приумножил ее. Тот, кто побывал-таки в психушке, теперь тоже был наверху. Он прекрасно знает имена своих гонителей, но делает вид, что благородно все забыл. Видно, власть примиряет. А Родион Гордеевич с тех пор — зам. Вечный Зам. Обидно?