Теперь уже нет. Привык.
Автобус, как обычно, был переполнен. Но Родион Гордеевич успел занять свою любимую позицию почти в середине салона. Здесь толкали меньше всего, и можно было, крепко ухватившись за поручень, закрыть глаза и ни о чем не думать. Точнее, почти ни о чем. Свободное, не понукаемое необходимостью что-то решать течение мысли — лучший отдых для головы. А если не отпускать время от времени мысли попастись на пастбищах свободных ассоциаций и лугах ленивых созерцаний, вполне можно оказаться вдруг по другую сторону барьера, как это случилось с Бурлацким. Особенно после такого дня, как сегодня.
Столько вызовов спецбригады, кажется, никогда еще не было. Рекорд для Книги Гиннесса. А началось все — с Ардалиона Витольдовича. Жалко, хороший был мужик. С диагнозом, кстати, все не так просто оказалось. Даже Бектаев, уж на что опытный врач, и тот колеблется. С одной стороны, похоже на шубообразную шизофрению. С другой — она возникает обычно лет в 13–16, в пубертатном возрасте. А Бурлацкому, между прочим, уже за пятьдесят. С третьей стороны, некоторые признаки указывают на психоз, с которого начинается иногда церебральный атеросклероз. Вот и разберись тут…
Двое молодых людей, стоявших за спиной Коробова, так громко разговаривали, что он невольно оглянулся.
Его кратковременные соседи были молоды, модно одеты и веселы. Сразу видно — нувориши. Из тех, кто успел попасть в струю. Они, конечно, приписывали успех собственным достоинствам и изо всех сил надували щеки — и друг перед другом, и перед окружающими. Но простоватость нет-нет да и проступала на ухоженных самодовольных лицах. Одно из них было восхитительно рыжим. Даже веснушки, усевающие его от уха до уха и от волос до шеи, были не просто рыжи, а огненно-, пылающе-рыжи.
— …Три дня как вернулся, — говорил второй из нуворишей, одетый в тончайшей выделки кожаный плащ. — И рассказали мне там любопытный анекдотец. На английском он вообще великолепно звучит, но на русском тоже неплох. Китаец, араб, индус, русский и еврей попали на необитаемый остров. Без баб. Вот еврей и говорит…
Автобус остановился, и вопли женщины, которой наступили на ногу, заглушили голос рассказчика. Отпущенные на вольную пастьбу, мысли Коробова лениво плелись в случайно заданном направлении.
А где же американец и француз? Нестандартное начало, неклассическое. Рассказывать анекдоты — значит, пользоваться заемным остроумием. Но чего другого можно ожидать от нуворишей? Как приятно было этому, в кожаном плаще, намекнуть, что он прилично владеет английским! Вроде бы и вскользь упомянул, ненавязчиво, и в то же время… Но зря он надувает щеки. Настоящие бизнесмены ездят в «мерседесах», а не в автобусах. Видать, только-только раскрутился. Все, что успел, — смотаться в Англию да плащом обзавестись. Кожаная куртка — это удобно, кожаный плащ — это элегантно, кожаное пальто — это шикарно… Откуда прицепилось? А, реклама…
Автобус подъехал к очередной остановке. Толстая приземистая женщина, сумка которой больно упиралась Коробову в бедро, начала пробиваться к выходу, и на ее место тотчас втиснулись оба нувориша. Коробов вновь прислушался к их разговору.
— …Не просто анекдот, а еще и тест на сообразительность. Сказали, у него есть второй смысл. До гениев он доходит на четвертый день, до нормальных идиотов — через четыре года.
— Ты, конечно, сообразил сразу же, — хмыкнул рыжий.
— Нет. Ни сразу, ни потом. Но сегодня еще только… Как раз четвертый день. Так что еще есть шанс.
— Да какой там второй смысл… — отмахнулся рыжий. — Обычный анекдот. А вот такой слышал? Едут Чебурашка и Крокодил Гена в лифте…
Утром следующего дня Коробов занял кабинет главного. Он и раньше сиживал в удобном кожаном кресле, когда Бурлацкий уезжал в отпуск или на какое-нибудь совещание, но это всегда было ненадолго, максимум на месяц. Трудные вопросы можно было отложить, а то и вовсе отказаться решать: «Вот выйдет Бурлацкий — к нему и обращайтесь!» Теперь же… Конечно, свято место пусто не бывает. Нового главврача скоро назначат. Но это «скоро» может тянуться и месяц, и два. До тех пор, пока не выявится абсолютный победитель в беспощадной закулисной борьбе, которая, конечно же, уже началась. Коробов заявку на участие подавать не собирался. Неизвестно еще, как дальше будет. Президент как был настоящим коммунистом, так им и остался. Всю власть под себя подгреб, неугодные газеты позакрывал, по-настоящему оппозиционные партии запретил. А по телевидению даже при Брежневе правды больше говорили, чем теперь. Еще чуть-чуть — и снова несогласных начнут в психушки сажать. А газеты будут талдычить, что наша страна — самая демократическая в мире. Пардон, «эта страна». После Горбачева политики уже не называют страну своей. Стесняются, что ли?