А в чем-то — например, макароны, консервы, шоколад и презервативы — очень даже хорошо.
И вот однажды вечером в «Эру милосердия», как прозвали студенты магазин, вошли две девушки: Анюта Абрамова и Даша Кузьмина. Так произошла встреча двух миров: Аня с Геной увидели друг друга и, как это называется в молодежной среде, запали. Даша только хлопала глазами.
Ой, что потом было… держите меня трое, нет, трое не удержат, держите семеро. Подобной страсти нижнемогильский худграф, на котором училась Нюра, никогда и не видывал, и долго еще студенты будут изустно передавать легенды о любви Гены и Ани. Скромная девушка Аня даже и не предполагала, каким зарядом и диапазоном чувств владеет. О Гене и говорить нечего. Гудёж после армии, в результате которого Гене пришлось идти в грузчики, оказался жалким пшиком по сравнению с тем взрывом материальных затрат, которым обернулась его любовь. Правда, в конечном счете все проказы молодых оплачивала щедрая Эра Васильевна.
Девчонки завидовали Анюте со страшной силой. Стоило Ане с Геной отправиться на прогулку по набережной, взгляды всех прохожих были устремлены на эту пару, причем большего внимания удостаивался все-таки Гена. Женщины и девушки долго провожали влюбленных взглядами, задумчиво терзая сумочки, перчатки, блузки, рукава кавалеров и прочее, — впечатление после себя избранник Аннушки оставлял неизменное: человек-мечта.
С Геной можно было не бояться хулиганов. Вся местная гопота избегала не только самого Гены, но и тех, кто хотя. бы раз здоровался с ним за руку. А как же не избегать, когда всем было известно, что пластался Гена в уличных побоищах с такой самоотдачей и вдохновением, что побивал семерых одним махом. Свою рубаху, ту самую, он носил с таким видом, как будто все вокруг козлы, а он один — Паганини. И Анна ревновала его ко всему, что было женского рода.
Жил наш Ромео в Куштане, самом злодейском районе Нижнего Могила, там даже днем передвигаться было небезопасно, особенно — девушкам, однако Анюта, заручившись поддержкой своей подруги Даши, проклинающей при этом всё и вся, а особливо — свою девичью честь, терять которую в трущобах Могила ох как не хотелось… так вот, заручившись поддержкой подруги, Аня отправлялась в эту клоаку порой даже в самую глухую полночь, при этом яростно шипя на ухо подруге: «Я знаю, он там опять со своими шалавами. Сволочь, гад», — и вся куштанская шушера разлеталась, как кегли, от напора Аннушки и Даши, и Анюта в абсолютной темноте нижнемогильских улочек по запаху безошибочно находила свое счастье. Вот он, Гена, пьет пиво в компании корешей. Анна подлетает к нему и тут же разрывает на его груди многострадальную рубаху и ка-ак шарахнет по физиономии: где шляешься? Ка-ак шарахнет по морде: чё за дела? Ка-ак двинет по рылу: где они? Гена, разумеется, в непонятках: кто — они? Бляди твои, ревет в голос культурная Анна. Гена хватает ее за руку, кореша рассыпаются, Даша робко семенит рядом — Гена провожает их через весь Могил до общаги.
Чтобы быть все время у Ани на глазах, Гена через год после знакомства поступил на худграф, проучился с превеликим скрипом два семестра и вылетел, аки пробка из бутылки с подогретым шампанским. С появлением Гены в институте у всех преподавательниц старше пятидесяти лет как-то вдруг, сам собой, без хирургического и медикаментозного вмешательства, прошел климакс, и они зацвели, словно розы, не хуже первокурсниц, ей-богу, а те, в свою очередь, невзирая даже на жесткий Нюрин патронаж, повисали на Гене, как новогодние гирлянды. После этого кошмарного года Анюта в ультимативном порядке велела Гене уйти из института, что он с удовольствием и сделал, так как пары пропускал безбожно, преподавателей и в хрен собачий не ставил, все время дрался с гопниками и практически ничего не рисовал.
На плотскую сторону отношений нашей возлюбленной пары собиралась смотреть вся общага, и даже молодежь из окрестностей не ленилась, подгребала часам к одиннадцати вечера. Анина мастерская располагалась на первом этаже общежития, и любовью с Геной она занималась зачастую именно там. Природная ее лень, а также забывчивость так и не позволили Нюре обзавестись если не шторами, так уж хотя бы занавесочками, или, на худой конец, прикрыть окна крупноформатными листами ДВП. Увы и ах. И — ого-го. То, что Гена и Анна проделывали, забывая обо всем, на глазах изумленных студентов, будущих художников, историков и трудовиков, не снилось во сне даже самым безбашенным порнорежиссерам.