Щепетнев делает то же самое, но куда более жестоко и педантично, отменяя всё, что может иметь касательство к имперской славе, и тоже амальгамирует туда славу другой империи, советской. Глава имперской службы безопасности и по совместительству один из лидеров антимонархического заговора носит фамилию Гагарин. Мелкий журналист-эмигрант, беспомощный интриган, чья жена шпионит для русской разведки, — Ленин. Самодовольный и почти богемный персонаж, лощёный и щеголеватый, не слишком представляющий, ЧЕМ может обернуться его эксперимент, — ёлки-палки, Эйнштейн… «Цельнотянутую» у Штатов атомную бомбу теперь изобрели в Российской империи и готовятся применить против самих Штатов. Почти не остаётся знаков «плюс», не ставших минусами или вообще некими диакритиками.
Никто из них, включая добрых государей и не расстрелянного, даже более того, почти вылеченного в этой реальности от гемофилии царевича Алексея, не вызывает ни малейшего сочувствия. Хотя интерес привлекает — Щепетнев на редкость изобретателен в сочинении характеров. Особенно интересны их внутренние монологи, где любой персонаж оказывается скрывающим себя от окружающих, даже от самых близких. В этой Империи несчастлив каждый, потому что ни один не может быть самим собой. И только терпеливо умирающий бедняга ефрейтор Евтюхов, словивший от своих чудо-пулю, не лжёт себе, словно князь Андрей, потому что не лгал и до этого…
А, собственно, зачем вам Империя? Чтобы почта лучше работала? Или чтоб гордились граждане? Ну, с введением электронной связи категорическая необходимость почты всё больше и больше возрастает. Мне в моей бывшей колонии нужнее хороший торговец прессой метрополии, коему я бы мог безмятежно заказать любой журнал или газету, о которых я опять же узнаю из сети. Письма писать от руки… ну это, господа, уже перебор. Мой близкий друг жалуется, что последняя по времени дама его сердца требует от него невозможной изысканности, прямо-таки золота кружев розоватых брабантских манжет. Она от него требует ПИСАТЬ ЕЙ ПИСЬМА ОТ РУКИ И ПОСЫЛАТЬ ПО ПОЧТЕ В КОНВЕРТАХ! Интернет для неё недостаточно утончён.
Чем-то взыскующие Империи напоминают мне эту даму.
Но мой друг, изысканностью замученный, вот-вот с нею, с дамой этой, расстанется.
Расстанется ли реальность с господами, взыскующими Империи? Если уже не рассталась.
И гордиться… Все гордящиеся Империей гордятся её прошлым. Все имевшие императоров благополучно с ними расстались: кого выгнали, кому отрубили голову, а кому декапитацию заменили обязанностью разводить истинно имперскую породу собак или там защищать честь страны в конном спорте. Российская имперская гордость имеет кучу изъянов — чуть-чуть не стали первыми в мире по вологодскому маслу и юфти, чуть-чуть не заняли два континента, откусив изрядный кусок у третьего, чуть-чуть не победили всех, кого можно, просто из чистого благородства чуть-чуть не додавили гадов из-за черты оседлости, разрушивших прекрасную мечту…
Альтернативки имеют великую и человечную миссию: заменять в воображении вот эти неприятные «чуть-чуть» на обжелезившийся триумф имперской воли. Чем-то мне всё это напоминает моего соседа, который ловит меня на площадке за пуговицу и долго рассказывает о своём блистательном доперестроечном прошлом. Сочувствовать я ему, конечно, сочувствую, но, во-первых, многие из его бывших коллег совсем иначе рассказывают о его роли в жизни советской империи; во-вторых, дядя Дима — безнадёжный алкоголик с роскошным букетом хронических болезней…
Кстати, о болезнях. В упомянутых романах, уже практически ставших классикой имперской мысли российской фантастики, Россия обязательно чем-то должна отболеть. У Плеханова некоей психодеформирующей или психотрансформирующей болестью, у Дивова эпидемией узаконенных убийств, у Рыбакова… Ну, это вообще отдельный разговор. Чем она у Рыбакова только не болела, начиная с «Доверия» и «Надо успеть». В «Гравилете «Цесаревич» это болезнь времени-пространства, наведенная гениальным болезнетворцем, в редкостно омерзительной форме, хотя и в лабораторных условиях.
Почему империя Рыбакова выглядит игрушечной, несмотря на все титанические усилия автора, так же, как совершенно надуманным выглядит здесь менаж-а-труа? Сразу оговорюсь — эту книгу, «Гравилёт «Цесаревич», я люблю, это последний стоящий роман Вячеслава Михайловича. Но…