— В чем дело? — спросил я Слейда.
Он снисходительно взглянул на меня и объяснил:
— Дело в том, что они не хотят, чтобы мы догадались, где мы находимся. Ты спросишь, почему же в таком случае нам дают газеты? Все очень просто: по газетам ничего узнать нельзя, потому что, во-первых, мы не знаем, какое сегодня число, а во-вторых, газеты могут доставляться самолетом.
— Так, может быть, мы во Франции? — спросил я, продолжая прикидываться простачком.
— На Францию не похоже, — сказал он, бросив взгляд на окно. — Я не знаю, где мы находимся. Честно говоря, меня это и не волнует: главное, что скоро я буду дома. Я не был в России двадцать восемь лет.
— Сдается мне, что ты важная птица, Слейд, — сказал я, — иначе мне не скостили бы за тебя десять тысяч фунтов. Как профессионал, что ты думаешь об этой банде?
— Я бы не стал так их называть, — нахмурился Слейд. — Уголовники вряд ли смогли бы наладить такую безупречную организацию. Они знают свое дело не хуже, чем я свое.
— Так ты полагаешь, что они в некотором смысле твои коллеги? — насторожился я.
— Не исключаю и такую возможность, хотя это и маловероятно, — потер он кончик носа. — Надо сказать, такая организация требует уйму денег. После войны у западных немцев был так называемый «Аппарат Гелена», но его содержали американцы.
— И кто же мог себе позволить раскошелиться на такую организацию? — осторожно спросил я.
— Например, наши люди, — хищно улыбнулся Слейд.
Это прозвучало вполне правдоподобно. Слейд, во всяком случае, чувствовал себя как дома, в России, где его ожидали почет и слава, банкет в Кремле с тостами в его честь и хорошенькая машинистка, записывающая под диктовку его воспоминания о службе в британской разведке, где Слейд занимал высокий пост.
— Что ты обо мне думаешь? — словно бы прочитав мои мысли, спросил Слейд. — Ведь я шпионил в твоей стране…
— Не в моей, — махнул я рукой, — моя родина — Южная Африка, а в жилах моих течет ирландская кровь.
— Ах да, верно, я совсем забыл, — пробормотал он.
Тафи был столь же услужлив и внимателен, сколь и молчалив. Пищу он подавал всегда строго в одно и то же время, комнату систематически убирал, однако при этом ни разу не проронил ни слова. Он выполнял все мои просьбы, но стоило мне попытаться втянуть его в разговор, как он вперял в меня холодный взгляд своих голубых глаз и выразительно молчал. В конце концов я решил, что он просто немой.
За дверью нашей комнаты всегда кто-нибудь дежурил: я видел фигуру, маячащую в коридоре, когда Тафи входил или выходил, но ни разу не разглядел лицо. Должно быть, там дежурило поочередно несколько человек, по меньшей мере трое. А это означало, что всего в доме не менее пяти человек. Женщин я не видел, это была чисто мужская компания.
Не обращая ни малейшего внимания на ироническую улыбку наблюдающего за мной Слейда, я попробовал на крепость решетки на окнах, как в спальне, так и в ванной, но они оказались достаточно прочными, не говоря уж о том, что были двойными. Решетки проверял не я один: как-то, выходя из ванной, я заметил, что Тафи пристально рассматривает прутья: видимо, ему поручили убедиться, что они не подпилены.
Время от времени нас навещал Толстомордый. Я усердно накачивался спиртным, как при нем, так и без него. Он молча наблюдал за мной, но ничего не говорил. К счастью, мне удавалось сохранять над собой контроль, хотя со стороны это и не было заметно: и Толстомордый, и Слейд были уверены, что я окончательно спился. Между тем я регулярно выливал виски в унитаз, совершая вечерний туалет.
Тафи каждое утро убирал пустые бутылки и приносил полные, сохраняя полнейшее спокойствие. Никто не отговаривал меня от беспробудного пьянства, но мой главный цербер решил проверить мои умственные способности иным, весьма коварным путем: он предложил мне сыграть с ним в шахматы.
Слейд не играл в шахматы, и когда Толстомордый увидел, что я в одиночку решаю шахматные задачи, он не без бахвальства заявил, что готов преподать мне хороший урок. Играл он действительно неплохо, хотя и слабее Косси: у того, видимо, было больше времени для практики. Поначалу мне пришлось с ним попотеть, хотя он и дал мне фору — две пешки.
— Алкоголь и шахматы несовместимы, — самодовольно изрек Толстомордый, выиграв первую партию.
Я молча налил себе бренди и, глубокомысленно посмотрев на него, поднял бокал.