Второй повел меня по узкой, выложенной мрамором тропинке. Впереди сквозь листья пальм вырисовывался неглубокий грот правильной овальной формы. Перед гротом спиной к нам в кресле под маленьким айвовым деревом, увешанным крупными, в два кулака, желтыми плодами, сидел человек. Видны были прямые широкие плечи и платиновая седина волос, тщательно подстриженных на затылке, и безукоризненный пробор. Почти над креслом головой вниз висел крупный желто-синий попугай.
Человек — видимо, Первый — повернулся вместе с креслом. Одет он был в белую, полотняную, до пят рубаху. Босые ноги держал скрещенными. Лицо Первого выглядело бы привлекательным, если бы не колючий взгляд серых глаз, полуприкрытых отечными веками. Он широко улыбнулся мне, но грубо прочерченные линии от носа к углам рта улыбку слегка подпортили.
— Потолкуем начистоту. Я, Валентин, кругами ходить не люблю и врать не привык, — сказал он густым баритоном. — Первый вариант: оставим все как есть. Парень ты неглупый, дойдешь до степеней известных. Не пропадешь, верю. Но разве ты не мечтаешь далеко опередить серую массу, вырваться на широкую дорогу, стать знаменитостью, гением, войти в узкий круг лиц, заслуживающих бессмертия?
— Мечтаю, конечно. Только вряд ли получится. Нет у меня усидчивости. Да и талантов крупных не дал Бог.
— Насчет усидчивости и трудолюбия — вздор, — возразил Первый с оттенком чванливости, — вол трудится много, но он артистом не станет. Крупный талант дать можем только мы. Не понимаю, почему ты против.
— Это проверенный, цивилизованный путь.
Я повернулся на голос и увидел Третьего, то ли подкравшегося ко мне незаметно, то ли возникшего внезапно прямо на пустом месте. Третий был мал ростом, толст и плешив. Шаровидная голова плотно сидела на серебристом обтягивающем костюме с медным диском на груди. Странно пришлепывая губами, Третий повторил:
— Модель цивилизованного превращения полуварвара в богатого, известного в Европе интеллектуала известна и проверена веками. Все великие люди, все легендарные сверхдолгожители, включая Сен-Жермена и Калиостро, — наши реципиенты. Тут и думать нечего.
— Больно будет, — возразил я, — на время операции вы меня усыпите, а потом все равно мучиться. Вообще, чужие мозги…
— Если на откровенность, болевого шока не избежать. — Третий причмокнул. — Но шок практически мгновенен, а блаженство вечно.
— Главное — понять, — величественно изрек Первый, — а понять — значит согласиться. Самая важная вещь на свете — добровольное и радостное подчинение высшей разумной силе. Добровольное, осознанное согласие — путь к свободе. А вера — путь к согласию. Верь мне!
— Ты пойми, — с внезапной мягкостью продолжил Первый, — мозг человека недаром подобен Вселенной. Та же модель, и функции управления сходны. А нижние отделы мозга — его управляющее устройство. Мы дадим тебе не перетруженный избыточной, подчас вздорной информацией орган нет. Это будет средство, управляющее развитием мозга. Ты сможешь видеть прошлое и настоящее, если захочешь. Не веришь?
Я молчал, не зная, как себя вести, хотя чувствовал, что мое сознание цепенеет, вязнет в какой-то тине. И снова затарахтели в моей больной голове неслышимые голоса. Тут только до меня дошло: от природы, точнее — по наследству, в моем мозгу дремал участок, предназначенный для прямого обмена информацией — не звуковыми колебаниями, а каким-то иным путем, с помощью волн иной, немеханической природы. Когда экипаж корабля переговаривался при мне в первый раз, забыв выключить наружную трансляцию, произошло, видимо, возбуждение этого дремлющего участка, включение его в работу.
— Похоже, возимся зря, — беззвучно сказал Третий, — в этой местности люди особенно тупы и упрямы себе во вред. Они обожают тиранов, а в школах учат детей презирать все, что было в прошлом. Вы видели их могилы? Позорнее ничего не бывает. Кроме того, они максималисты, что есть вернейший признак варварства.
— А мне парень нравится, — возразил Второй, — у него есть хребет. Он в наших руках, а не тушуется, держится молодцом.
— Ладно, — прекратил дискуссию Первый, — потратим еще пять минут на последнюю попытку. — И тут же обычным голосом рявкнул: — Володя! Хватит спать, проспишь царство небесное.