— Где она?
Он подвел меня к своему кабинету и указал:
— Обогнешь столовую и увидишь тропинку, ведущую на пляж. Минут двадцать назад Нэнси ушла в том направлении.
Прежде чем увидеть Нэнси, я ее услышал. У нее был красивый голос-контральто, очень богатый и сочный, а пела она рекламную песенку об ароматных сигаретах с фильтром, сидя при этом на поваленном стволе пальмы, футах в ста от конца тропинки. Пляж был узкий — больше ракушек, чем песка. Когда я направился к ней, она, услышав хруст ракушек под моими ногами, перестала петь, обернулась и внимательно посмотрела на меня, потом поднялась, мило и приветливо улыбаясь; на ее загорелом лице выделялись ослепительно белые зубы.
— Приветствую вас! — воскликнула она. — Меня зовут Нэнси. А вы новенький?
На ней были бледно-голубые «бермуды» и белая мужская рубашка, полы которой были завязаны узлом на талии. Темные волосы заплетены в косы. Высокая, гибкая, с ясными темно-синими глазами. После некоторого раздумья я нашел, что она напоминает мне Джейн в самых старых лентах о Тарзане. Босая, она ступала по острым ракушкам, даже не поморщившись.
— Я всего лишь посетитель. Меня зовут Трэв.
— Вы приехали к Джеки? Ее больше не рвет. Пожалуй, ей можно съездить домой. Просто погостить.
— Вообще-то я приехал, чтобы навестить вас.
Радушие мгновенно исчезло с ее лица.
— Он уже людей сюда шлет! Передайте ему, что плевать я хотела. Меня все это не волнует. Ни сейчас, ни когда-либо. Пусть утрется! Так ему и передайте.
— Меня никто не посылал. Просто я знаком с людьми, которые знают вас. Я проезжал мимо и решил заглянуть к вам. Вот и все, Нэнси.
— С какими еще людьми?
— С Карлом Абелем. С Вэнсом и Пэтти Макгрудер.
Нахмурившись, она вернулась к своему бревну и села. Я пошел следом. Прищурившись, она поглядела на меня:
— Этого Карла я знаю. Про таких говорят: сила есть — ума не надо. Вы уж мне поверьте. Носился с этой идиотской затеей. Идеальный оргазм. Представляете? Может, он думал меня таким образом возбудить? Трус чертов. Так боялся устроить пожар в этой жалкой лачуге. Боже, там, в горах, всегда было так холодно, а моя тетушка считала, что я целый день катаюсь на лыжах. Он украл ключ в конторе. А она-то ему платила пятьдесят долларов в день за индивидуальные тренировки! Мы там вверх дном все перевернули. И чего он добивался? Можете вы мне это сказать? Тут вопрос один — или идешь, или не идешь. Правильно? А я почти всегда иду, и неважно, что они в первый раз так торопятся. На прошлой неделе… или в прошлом году?., я пыталась вспомнить имя Карла. Боже, на лыжах он был прекрасен! А когда мы вышли из этой хижины, он толкнул меня в сугроб и натер мне снегом лицо, чтобы я выглядела розовенькой и посвежевшей, а потом помог мне спуститься по склону до домика, а от бренди мы здорово окосели, прямо как во сне плыли. И он нес какую-то чушь. Сколько же мне тогда было? Он вам, наверное, говорил. Девятнадцать? Кажется, да. Да, я припоминаю. Вы у Стэна спросите, он вам скажет. Но к чему все это? Я ведь говорю об известных вам вещах. Садитесь рядом со мной. Только, ради Бога, я не хочу говорить об этих противных Макгрудерах. Ведь я же не обязана это делать, правда?
— Не обязаны.
— А что это у вас?
— Кое-какие фотографии.
— А можно мне их посмотреть?
Разложив снимки на коленях, она медленно, с серьезным видом принялась рассматривать их, один за другим. Я внимательно следил за выражением ее лица. Один снимок она положила сверху. Провела большим пальцем вдоль спины Сонни, тихо приговаривая: «Сгорел, сгорел, сгорел…»
— На солнце сгорел?
— Нет, что вы. Он врезался в стену. На своем «супер-меркюри», со специальными поводковыми патронами и всем прочим. Я надела на голову здоровенную красную шляпу, чтобы он меня мог узнать издалека, и сидела на стене рядом с копями в тот день. Мы таскались на этой машине повсюду, а в Джорджии он в ней сгорел… Она так подпрыгивала… — Нэнси погладила себя по бедру. — Сонни нравилось, когда я выряжалась, как шлюха. Он сам мне покупал такие шмотки — короткие юбки в обтяжку и яркие свитера, тоже в обтяжку, и еще он говорил, что, когда я иду, мне надо повиливать бедрами. Он был гордый, как петух, и подлый, как змея — вот какой он был, Сонни.
Она провела пальцем по его изображению на фотографии.
— Вот он, Сонни Кэттон. Когда гулянка завяла, он взял меня с собой. Я провела с ним, наверное, недели две, и он все время меня бил — за то, что выпила, или из-за того, что кто-нибудь ко мне приставал, а иногда просто когда вспоминал какие-нибудь подробности той вечеринки. Как вот на этой фотографии, где я с этим типом. Как там его?.. Кэсс? Да, какой-то Кэсс, а дальше не помню. Он рисовал смешные портреты. И мой портрет нарисовал и отдал мне, только я его потеряла. Знаете, я ведь потеряла все до единой чертовы вещи, которые у меня имелись. Я уже офигела от его побоев и вернулась домой и, представляете, моему от… человеку, который женился на моей матери, прислали такие вот снимки. Он грозил, что расскажет моим друзьям. А мне-то до фени! Хоть в «Кроникл» их опубликуйте! Господи, какую же он мне залепил пощечину! А лицо у него было прямо каменное! Я понимаю, если б на снимках трахалась с кем попало его жена. Жена! Слышите вы? А я его дочь! Затемните!