Меня всего аж передернуло.
— А что же ты потом делала, Нэнси?
— Вы что, очередной доктор? Уже тысячу лет у меня эти доктора вот где сидят! Я стала женщиной в четырнадцать лет, а когда меня за этим делом застукали, тогда-то они и послали меня в первый раз к доктору. А я чувствовала, что он бы и сам не прочь, если б только наглости хватило. Он все время потел, очки протирал и ходил вокруг да около. И все они так психуют по поводу моего заикания, когда я пытаюсь произнести слово… о… т… е… ц. Вы тоже станете подвергать меня разным тестам?
— Меня зовут Трэв, и никакой я не доктор.
— Трэв… Трэв, а зачем он велел вам привезти мне эти снимки? Они ведь даже другие немного. На тех меня было больше. Эй, а это знаете кто? Вот эта вот, без лица? Очень знаменитая кинозвезда, Лайза Дин! Честное слово, я вас не обманываю! Она такая маленькая, но прямо вся из себя — очень даже!
— Кто делал эти снимки?
— А я почем знаю? Я вообще не знала, что кто-то что-то фотографировал, пока не зашла к нему в кабинет, а у него — эти снимки. Он дал мне денег, и я снова связалась с Сонни. Я была с ним очень долго — наверное, несколько месяцев. Всюду. Где бы у пего ни были гонки. Я помню тот день, когда он погиб в Мехико-Сити. Кто-то ведь должен был снять меня со стены, но кто? Я же не могла сама слезть оттуда, правда ведь? Кто-то подбросил меня среди ночи на автостоянку перед госпиталем, как я потом узнала. С пневмонией и двумя сломанными пальцами на руке. Я бредила и где-то подцепила гонорею. Когда я смогла наконец объяснить, кто я такая, они сразу же телеграфировали… ему. Как только меня разрешили перевезти, он прислал людей, чтобы те вернули меня назад, а потом поместил меня в… «Тенистый покой»? Или в «Горный приют»? В общем, в одно из этих поганых местечек. И вы еще ждете от меня, чтобы я что-то там вспомнила! Я не помню даже, как меня сюда привезли!
— И все-таки, каким образом фотографии попали к твоему отцу?
— Откуда я знаю? Он считал, что мне все об этом известно. Что это дело рук моих дружков. Якобы мы это провернули, чтобы вытянуть из него деньги.
— Здесь так хорошо, Нэнси.
— Да, пожалуй… Пожалуй, мне здесь нравится. Иногда я так сильно нервничаю! А потом мне бывает грустно. И я долго грущу. И целый день напеваю про себя печальные песни, но не издаю при этом ни звука…
— Кто-нибудь на той вечеринке говорил хоть что-то о фотографиях Лайзы Дин?
Она рассерженно повернулась.
— Знаете, вы меня изрядно достали с этими фотографиями. Нет, никто ничего не говорил. И я не видела никакого фотоаппарата. И хватит об этом, ладно?
Я отложил снимки в сторону.
— А почему ты так зла на Макгрудеров?
— Я не хочу об этом говорить.
— Не хочешь — не будем.
— Знаете, Трэв, а вы ужасно славный. — Она улыбнулась мне невинной улыбкой и накрыла мою руку своей.
— Спасибо. Ты тоже милая девушка.
— Я, голубчик, проститутка. Пьянь и шлюха. Можно вас кое о чем попросить?
— Само собой.
— Почему бы нам с вами на минутку не заглянуть в кусты, милок? — Она быстро и крепко вцепилась в мою руку, стараясь прижать ее к своему телу. Я резко высвободился. — Это меня так успокаивает, — проговорила она. — Ну, пожалуйста, милый. Очень-очень прошу.
Я резко поднялся, и она тут же подпрыгнула, стараясь прижаться ко мне, по я крепко взял ее за плечи и отстранил от себя. Тогда, резко мотнув головой в сторону, она лизнула мою руку. Я встряхнул ее.
— Нэнси! Нэнси! Прекрати!
Она вздрогнула, печально улыбнулась и отступила назад.
— Мужчинам ведь всегда без разницы. Вам-то с чего беспокоиться?
— Мне надо возвращаться. Приятно было с тобой повстречаться.
— Спасибо, — вежливо отозвалась она. — Приезжайте ко мне еще. — Она выпрямилась, словно ребенок, готовящийся отвечать урок. — Когда вы туда вернетесь, скажите моему о-о-от…, скажите ему, что я хорошо себя веду. Передайте, что… я получаю хорошие отметки.