Есть один вид совместимости, который являет собой недосовместимость, и потому она беспощадная, ненасытная и в конце концов приводит к апатичности, подобной смерти.
Есть еще полусовместимость, которая никогда не отбросит этого «полу», а значит, никогда не будет совершенной, удовлетворяющей. В обоих случаях вы остаетесь друг для друга чужими. И испытываете потребность в бесконечных заверениях в любви.
Но с Дэной у нас оказалась исключительно редкая, до взаиморастворения друг в друге совместимость, благодаря которой волны страсти, достигнув кульминации, вновь и вновь захлестывали нас, затопляя нежностью промежутки, и с каждой волной мы становились все ближе, все лучше узнавали друг друга, а время пролетало совершенно незаметно. Когда такой шквал страсти наконец утихает, вдруг с изумлением обнаруживаешь, что снова жаждешь близости. Еще, еще… но вот — все. Безусловно, на сегодня все, и она, совершенно изнемогшая, буквально умирает от усталости — такая сонная и любящая…
… Я изо всех сил боролся со сном. Буквально заставил себя подняться. Укрыв Дэну одеялом, сходил в душ, оделся. Включил в комнате тусклый свет, присел на кровать и, откинув с ее затылка темные локоны, поцеловал ее в мускусную шею. Она повернулась и сонно уставилась на меня, лицо ее было таким нежным, отрешенным, молодым.
— И уже оделся! — с упреком пробормотала она.
— Я ненадолго уйду. А ты спи, моя хорошая.
Она попыталась нахмуриться.
— Милый, ты поосторожнее там.
— Люблю тебя, — сказал я. В сущности, ничего не значащие слова. Ничего не значащие, когда действительно любишь. Я поцеловал ее в мягкие улыбающиеся губы и еще не успел подняться на ноги, как она, по-моему, снова уже заснула. Я оставил тусклую лампочку включенной и вышел.
Я шел и испытывал все те противоречивые чувства, которые свойственны самцу-победителю: индюшачье самодовольство, легкую грусть, умеренно-приятное ощущение неопределенной вины, гордость оловянного солдатика, упивающегося собственной значительностью.
Но и не только это. С Дэной я испытывал нечто большее — чувство единения. Мы с ней словно слились в одно целое, неделимое. Наши отношения не были омрачены никаким обманом. Поэтому, отдаваясь во власть страсти, я все время знал, что рядом со мной моя Дэна — такая сильная, полная жизни. В самом начале, в процессе узнавания друг друга, правда, возникло некое непривычное ощущение — чисто физическое, но оно длилось совсем недолго. А потом она вся стала вдруг такой знакомой, с головы до пят, такой родной. Словно мы вновь встретились после очень долгой разлуки…
А после было лишь узнавание и все более глубокое постижение друг друга, которое не описать словами. Некий символический диалог. Я даю тебе. Я беру тебя. Я высоко ценю тебя. Я плачу тебе тем же…
А еще я испытывал дурацкое ощущение огромного, неизмеримого счастья. Ведь не секрет, что в конце концов все в жизни решает случай.
Пока поджаривали мой бифштекс, я проглотил два коктейля. И лишь разделавшись с кофе, я наконец-то бросил заниматься самолюбованием и, раздобыв местную газету, изучил более подробное сообщение об убийстве Пэгги Макгрудер.
Потом поехал в деловую часть города, оставил машину на стоянке и стал не спеша бродить средь этого нелепого нагромождения дешевых магазинчиков, часовенок, открытых казино, залитых ослепительным неоновым светом. В толпе туристов опытный глаз мог заметить усталых цэрэушников; копы тоже были на стреме. Пожилые дамы с размаху налегали на рычаги и высыпали из своих бумажных стаканчиков десятицентовые монетки. Музыка оглушительно прорезывала сухой ночной воздух, а в еще более шумных палатках можно было купить все что угодно — от сонника до изящного пластикового птичьего помета.
Заведение «Четыре тройки» представляло собой длинный, ярко освещенный притон с игральными автоматами. Где же старый добрый игральный автомат с прорезью для монетки? Что с ним? Теперь вы можете, потянув за две ручки, столкнуться с тремя космическими кораблями и астронавтом и получить куш, который представляет собой полтора банка. Бездна удовольствий… Девушки, занятые разменом денег, сидели за перегородкой, открывали бумажные цилиндры с серебряными монетами и насыпали их посетителям в бумажные стаканчики. Время от времени раздавался звон брошенной в автомат монетки и слышались радостные возгласы.