Я видела во мраке так же хорошо, как и при фонарях. На углу широкой улицы пятеро маорийцев кромсали ножами двух несчастных малайцев, а зулусы грабили мажордомов; чуть поодаль престарелые содомиты развращали молодых наркоманов, доморощенные политики гуляли под руку с литераторами-шкурниками, а псевдопингвины окружили какую-то зазевавшуюся толстуху: перепуганная жертва рыдала, взывая к блюстителям порядка, пингвины гортанно переговаривались, полицейский курил сигару, посмеивался и смотрел в сторону.
Я шла посреди пустого проспекта и ощущала тяжелое неудобство, разрешившееся невольными вздохами разочарования. К тому же эксперимент по обретению любовного опыта не удался, и я не желала его возобновлять. Спустившись к пристани, я села на причальную тумбу и сидела до пробуждения воробьиной коммуны, первого свежего ветерка и всплеска под мостом — самоубийцы часто решаются на рассвете.
Тихое хрюканье насторожило меня. Откуда бы взяться поросенку на городской пристани? Правда, я уже видела где-то борова в цивильном мешковатом костюме и мятой шляпе, державшего копытцами толстый портфель снабженца. Я оглянулась. Крошечный человечек, траурно сиявший цилиндром, копошился в мусорном контейнере. Мое внимание обрадовало человечка: растеребив гульфик, он помочился в мою сторону, злорадно погрозил щетинистым кулачком и рваными перебежками устремился прочь. За ним волочился голый крысиный хвост. Цилиндр и драный фрачок создавали впечатление ужасной диспропорции жизни, какой-то нарочитой абсурдной негармоничности явлений в этом городе. Что это? Еще один тусклый фантом, еще один гомункулюс безобразно-причудливого балагана?
Я оставила набережную и пересекла площадь Свободы. Обозначалась Свобода громоздкой статуей толстогрудой бабищи, разорвавшей толстую цепь. Навстречу мне ковылял подросток. Рыжий, в рыжих, по бледной коже, веснушках, в башмаках без шнурков. Из дыры выглядывало острое, с кровоподтеком, колено. Держа руки в карманах штанов, подросток пинал визгливо гремевшую консервную банку.
— Ишь ты… — сказал он ошеломленно. — У-ю-юй…
— Все это пустяки, братик, — пояснила я очень ласково и посмотрела на консервную банку.
— Что ж, сестричка? — спросил подросток. — И тебе плохо?
— Ага. С прошлого вечера. — Подросток сплюнул на заплеванную площадь Свободы.
Он продекламировал несколько рашпильно-рискованных выражений (я их припомнила) и погнал банку дальше, к площади Согласия, такой же неопрятной, как и площадь Свободы, с такими же уродливыми скульптурными символами.
У булочной, под золоченым кренделем, трясся на месте, попыхивал соляркой автофургон. Голубые бока его обнадеживали косой надписью «Хлеб». «Все-таки не катафалк», — подумала моя странная голова.
Мужичонка в кирзовых сапогах сосал «Беломорканал» и скреб щетину на подбородке, скулы ему сводило.
— Эй, лохматая! — крикнул он зевающей фистулой. — Сколь тебя ждать, а? Это куды годится — всю ночь не спамши…
Я подошла вплотную, но особого впечатления не произвела. Мужичок поглядел в небо, как бы соображая что-то сугубо утилитарное по отношению к моей невиданной красоте и кромешному соблазну. Сморщив лоб, двинул на затылок кепку, плоскую и замасленную, как оладья, затоптал сердито окурок.
— Начальству чего ни взбредет, а народ расхлебывай, из сил выбивайся… Ну долго зенками хлопать будем? — Водитель автофургона подтолкнул меня жестковатой пятерней. — Влазь да тряпьем накройся на всякий случай… Ясно ай нет?
Я немного позабавила ворчуна — нежно спружинила ступней и, совершив классическое антраша, по высокой траектории влетела в фургон. Оплеухой звякнула дверца. «Нечистая сила», — пробормотал мужичок и громыхнул задвижкой. Залез в кабину, помянул чертей-дьяволов, добился с кряхтом включения, и фургон задребезжал по брусчатой мостовой.
— Стоп, холера! — возник минут через двадцать пять начальственный зык. — Документы! Есть документы, гегемон?
— Как же-с, ваше графское степенство, — зафистулил мужичонка из кабины. — В наличии… Росписи, печать, порядковый номерок-с…
— C’est bien!.. Par ici, — грассировал тот же басовый зык, и я поняла, что знаю иностранные наречия. — Чего везешь? Я кого, сволочь, спрашиваю?
— Чего велели, то и везем. Ящики под рассаду… Метелок пяток… Лопат простых парочку… Совковых не дали, нету.