Венедикт Брониславович захохотал совместно с визгливым кашлем и побежал по диагонали сценического пространства, воздев кулаки.
— Неслыханно! С помощью гнусных махинаций они вызывают из прошлого великого ученого, чтобы устранить тирана, — и что же? Над ними властвовал не узколобый фанатик, не беспощадный параноик. Даже не ординарный слюнтяй с болтливым языком и трусливой душонкой. Этими подобиями прожорливых личинок правила машина!
Гордон неодобрительно смотрел на беготню клетчатоштанного Венедикта. Девушка все так же стояла в луже, изредка переминаясь босыми ступнями, измазанными жирной грязью.
— Сними свое тряпье, — сказал Венедикт после того, как задал ей еще несколько коротких вопросов. Он выдвинул на середину комнаты большой стол и хлопотал у полок, доставая какие-то инструменты.
Девушка послушно стянула с плеч мокрую рубашку, высвободила ноги из тесных брючин и растерянно опустила одежду на пол, рядом с собой. Сияние ее гладкой кожи и соразмереная прелесть тела были поразительны. Венедикт на минуту остановился. Гордон взволнованно дышал, не отводя от нее сухо горевших глаз.
— Мы похожи на скульптора, разбивающего лучшую из своих статуй. Это трагическая коллизия, самая печальная в моем послежизненном бытии. — Гордон ласково покивал неподвижной девушке.
— Ложись-ка сюда, — приказал ей Венедикт, хлопая крепкой ладонью по столу. — Послушай, Гордон, ты смотришь с такой искренней страстью, что я, право, ощущаю неловкость. Может быть, ты желал бы побыть с ней наедине? Но наслаждение собственным созданием есть кровосмесительное соитие. А в данном случае пахнет еще некой механизированной мастурбацией. Или даже манией мрачного некрофила…
— Такого рода насмешки не имеют ничего общего с вашей былой блестящей иронией. Мне жаль вас. Делайте, что хотите, но я не в состоянии вам помогать. — Гордон поник остроносым профилем и длинными пальцами прикрыл глаза.
— Обойдусь. — Венедикт скинул пиджак, засучил рукава и бодро потер белобрысые руки. Затем он установил рядом со столом агрегат, напоминавший кругобрюхого спрута с отводами трубок-щупальцев. Скосив огромные глаза, Венуся испуганно следила за суетливыми приготовлениями и часто, как ребенок, облизывала припухшие губы. Венедикт мелькал с емкостями темного и прозрачного стекла, звонко щелкал моторчиком, подключал провода и совершал еще массу проворно-хлопотливых движений. Наконец, агрегат зловеще закряхтел. Венедикт подошел к девушке, взял ее за левую кисть и поднес к внутренней стороне локтевого сгиба (к нежно-голубой жилке) заостренный конец чернопластикового щупальца.
— Умоляю вас… — хрипловато прошептала девушка. — Смилуйтесь… Не надо меня уби…
— Ничего не поделаешь, демонтаж обязателен, — хмуро прервал ее Венедикт и с болезненным хрустом воткнул в руку Венуси острие черной трубки. Девушка беззвучно охнула и закрыла глаза. С помощью оператора щупальцы протянулись к рукам, ногам, шее, впадинке солнечного сплетения, пупку, влагалищу. Булькая и сопя, агрегат начал выкачивать то жидкое и мягкое, что составляло изнутри прекрасное тело.
Лицо Венуси помертвело, заявилась даже маленькая, как гречишное зернышко, родинка на бледной щеке (Венедикт весело глянул на поникшего Гордона: «Ух, забавник!»).
Роскошь невиданного соблазна увядала на глазах. Венедикт довольно похмыкивал, проверяя показания приборов, подкручивая винты. Сквозь обвисшую кожу стало настойчиво просматриваться что-то постороннее, продолговато-выпуклое. Гордон поднял расстроенное лицо и спросил потухшим голосом, стараясь случайно не увидеть стола:
— Уже кончено?
Венедикт отцепил от распростертого тела трубки (капнуло немного сукровичного сока) и с палачески-сытым видом взял из блестящей коробочки скальпель. Подойдя к запрокинутой голове Венуси, он сделал глубокий надрез под горлом. Затем плавно провел скальпелем от ключиц до лобка. С шелковым шелестом Венуся распалась надвое, как вскрытая двустворчатая раковина, как расколотый орех, — и на свет явилось ядро.
В руках Венедикта поблескивал сигарообразный предмет светлого металла более полуметра в длину. Автоматически выскочили четыре раскоряченные ножки. Мигнули огоньками зрительные устройства, чуть слышно шепнули невнятное еле заметные мембраны. От металлического предмета исходило приятное тепло.
— Ну, вот тебе твоя красавица! — почему-то пародийно-истерическим тоном прокричал клетчатоштанный Венедикт. Гордон кивнул с вялой улыбкой, все еще боясь поглядеть на стол.
Венедикт поставил блестящий предмет ножками на пол и спешно занялся пружинами, кончавшимися фалангами стальных пальцев. Потом небрежно свернул, как чехол, что-то сырое, бледно-глянцевое, со скальпом густой рыжей гривы, свесившейся до пола. В течение сорока минут происходили челночные рейды до скворечника уборной, примыкавшей к дому через задние сени. Что-то выливалось, выбрасывалось, топилось в выгребной яме; мылись банки, тазы и прочая компонентная тара. Агрегат-спрут был разобран, свернуты черные щупальца, целая гора деталей убрана в громадный кожаный чемодан. Второй чемодан, раздувшись, будто коричневый крокодил, сожравший корову, вместил в свое чрево остальные приборы неизвестного предназначения. Полки опустели, комната стала выглядеть строго, буднично, чуть печально. Погас ослепительный свет рефлектора. Красновато и мягко теплилась лампа у окна. Лужа справа от двери впиталась в дощатый пол, но еще не высохла.