Я посмотрела вверх — посреди белого предснежного неба на шпионской высоте плыл дельтаплан, и пилот, по приказанию очередного Лаврентия, занявшего сыскной кабинет, выслеживал пламенногривую преступницу Венцеславу. Вероятнее всего, меня объявили кем-нибудь вроде Шарлотты Кордэ или Фанни Каплан. А то и вознамерились заявить Орлеанской девственницей — чтобы сжечь под ликующий рев на площади и лет через двести с патриотической спесью поставить там изваяние.
Песцовой шерсти пушистенькие чудачки, совсем не похожие на изящно-звездчатые снежинки, летали гурьбой во всех направлениях. Это означало, что выпала первая густая пороша. Снег падал и на мою блестящую спину, но сразу таял, и прозрачные ручейки скатывались по округлым бокам к раскоряченным ножкам. И все же я остывала. Здесь, на терраске, чрезвычайно сожалелось не столько об угасании моего сознания, умирании моей личности, сколько об очень странных вещах — например, о том, что миловидный юноша в белых брюках оказался девчонкой, и о том еще, что единственный мужчина, с которым мне удалось поцеловаться, был всего-навсего равнодушный бронзовый монумент (проволочные губы обреченного Примо и вспоминать не хотелось).
Да, несравненная привлекательность, мне дарованная, предполагалась как грозное обольщение Эвмениды, но внутри железной сигары в безответной нежности тосковала беззащитная женская привязчивость.
Я глядела на щелястые, уже припорошенные доски, на ветку рябины с последними зябнущими листиками… Прилетела проворная синица, раскачала ветку, повертелась, повертела головенкой в траурном чепчике, спела коротко и скучно, по-зимнему, и скрылась… Ветка сбросила два листика-язычка. Они затрепетали и утлыми нырками опустились на снег… Я вспомнила, как синичка в гротескно-фальшивом парке синьора Примо села мне на ладонь, приятно царапнув ее острыми коготками. Здесь, у точеных столбиков, отчетливо осветилась осторожная истина, которая казалась все более доказательной по мере того, как шел снег и по окрестностям устанавливалась ватная глухота: отдаленные звуки слышались как бы рядом и не окрашивали тембровыми звонцами распахнутого простора. Истина содержалась в том, что скорее всего не существовало реально ни воющих проспектов под скачущими огнями с мчавшимися мотокарами и автобусами, ни летающих светильников; не было безобразных псевдопингвинов, мажордомов, маорийцев, литераторов-шкурников, карлика в цилиндре с крысиным хвостом… Никогда не могло быть нелепого и громоздкого преступного замка и его механически терроризированного населения. Но не следовало вызывать и Гордона с клетчатоштанным палачом Венедиктом. Это темная греза, суммированная мечта, конвульсивная ужимка фантазии, наконец.
Что же есть, что существует и останется на самом деле после того, как бессильно иссякнет моя последняя мысль?
Оставалось поле и белый холм с двумя белыми березами на вершине, и рябовато-сизая протяженность леса по близкому горизонту, и разговоры невидимых женщин о чем-то своем, хозяйственном, хлебно-мо-лочном, и ангельский хохоток маленького ребенка, и древнее, как напев степной былины, блеянье-мычанье из хлева с пухлой запорошенной крышей… Вдоль дороги дуплистые ветлы торчали вениками. Старик в валенках брел, опираясь на посошок. Галки опустились, важно ходили по дороге. Где-то бренчали ведрами, спорили у колодца. Я ни о чем не сожалела и ничего не жалела. Снег не стаивал с моей спины, а только темнел, оставаясь лежать сыроватым слоем.
…Мутно и тускло было на небе. Тонкая мгла стлалась низко, а снег валил и валил. Замело дорогу, вползавшую на пригорок, замело темные строения в стороне — не то сараи, не то бревенчатые дома. Увяз по пояс реденький полисадник. Нанесло снега и на терраску. Тут вырос сугроб, небольшой и пологий, при внимательном рассмотрении будто бы вздрагивавший изнутри.
АЛЕКСЕЙ ЯКОВЛЕВ
РОКОВОЕ ВЕНЧАНИЕ
Выписка из бортового журнала
вертолета Патрульной Службы
северо-западной экологической зоны:
«18 июля 2030 г., пятница, 11 часов 21 минута.
При облете заповедного участка волжской поймы на берегу возле старинного села Едимонова был обнаружен человек, находящийся в бессознательном состоянии. Никаких документов в одежде неизвестного не найдено. Сама одежда представляет собой монашескую рясу, судя по состоянию ткани, очень старую.