Неизвестный доставлен в Тверской Научно-Медицинский центр».
Сообщение редакции журнала
«Мировые загадки, сенсации и парадоксы»:
«Как известно, на протяжении почти двух недель мы держали вас, уважаемые читатели, в курсе всех событий, связанных с так называемой «едимоновской находкой».
Но эти сведения мы получали из вторых рук — от медперсонала Тверского Научно-Медицинского центра, где и по сей день находится неизвестный.
И вот в деле поставлена точка: врачи наконец-то допустили к пациенту нашего специального корреспондента. Материал, полученный им, сенсационен без всяких оговорок, и мы спешим познакомить с ним вас».
Рассказ неизвестного,
записанный корреспондентом журнала
«Мировые загадки, сенсации и парадоксы»:
Вы спрашиваете, кто я и как меня зовут? Раньше я ответил бы, что я студент, а при рождении наречен Олегом. Но я прожил две жизни, и в другой меня звали Григорием. Какая из этих жизней настоящая — я не знаю, а потому не знаю и своего подлинного имени. Я как бы раздвоен: в моей душе живут яркие воспоминания и совсем недавнего прошлого, и не менее яркие ощущения давно прошедшей эпохи. Я с одинаковой отчетливостью вижу и картины своей студенческой жизни, и картины сурового быта при дворе тверского князя Ярослава Ярославича, у которого был гриднем и который так жестоко обошелся со мной. Но я надеюсь, что Бог простит его за тот грех, а я его уже давно простил.
Лежа здесь, на больничной койке, я терзаюсь одним и тем же вопросом: что же случилось со мной, умер ли я или, наоборот, возродился? И память вновь и вновь возвращает меня к тем временам, когда произошло нечто, перевернувшее эту жизнь, а точнее сказать, поменявшее ее полюса.
В ту пору я учился в Московском университете на истфаке. История с ранних лет была моим единственным интересом. Все прочие науки я считал прикладными, дающими лишь необходимые знания для того, чтобы беспрепятственно ориентироваться в безбрежном мире истории. Прошлое не казалось мне мировым погостом, где, как писал поэт, все — гробницы, мумии и кости — объято покровом вечного молчания. Для меня прошлое было, наоборот, вечно живым, населенным не призраками, не бесплотными тенями, но племенами и народами, чьи дела и дух не могли поглотить никакие мировые бездны. Читая исторические книги и документы, я не просто представлял себе описанных в них героев, но перевоплощался в этих людей, жил их жизнью, ощущая, как свои, их страдания и радости, их беды и боли; видел себя то русским воином, то закованным в железо тевтоном, то безбородым кочевником; слышал и скрип походных телег в первобытной степи, и клики битв, и волчий вой над телами павших. И, как я думаю, эта моя способность к сопереживанию, полученная мною на генетическом уровне, и стала одной из причин того, что мне пришлось пережить в моем земном существовании.
А началось все самым обыкновенным образом. Однажды, читая в Исторической библиотеке русские летописи, я натолкнулся в одной из них на рассказ, меня поразивший. Летопись касалась истории Тверского княжества, а рассказ по времени относился к третьей четверти XIII века, когда в Твери правил князь Ярослав Ярославич, родной брат Александра Невского. И был у Ярослава любимый отрок-телохранитель Григорий, а в сорока верстах от Твери, в селе Едимонове, жила дочь пономаря местной церкви, носящей имя христианского святого Дмитрия Солунского. И никто из этих троих людей, принадлежавших к разным сословиям тогдашнего общества, не знал, что их судьбы уже взвешены и определены, что провидение вот-вот свяжет всех троих своей поистине смертной связью.
Развитие событий в рассказе безвестного летописца поразило меня; его первоначальный лиризм, перешедший затем в настоящую драму страстей и характеров, так повлиял на состояние моей души, что я временами как бы впадал в прострацию, когда казалось, будто на дворе не начало XXI столетия, а реальность отдаленного средневековья; его образы чудились мне на каждом шагу, а лик Ксении, дочки едимоновского пономаря, преследовал меня во сне и наяву. Психиатры наверняка бы квалифицировали такое состояние как отклонение от нормы, но сам я никаких признаков душевного дискомфорта не ощущал. Отклонения подобного рода всегда связаны с заторможенностью, с угнетенным состоянием духа, я же, наоборот, испытывал постоянный радостный подъем; меня не оставляло ощущение какой-то предстоящей радостной встречи.
Летние каникулы я обычно проводил у бабушки во владимирской деревне, но отныне мои планы изменились: сдав экзамены за второй курс, я на другой же день сел в электричку и через три часа был в Твери. Вы, наверное, догадываетесь, зачем меня понесло туда? Вы правы: я решил, начав с Твери, побывать в тех местах, где почти за восемь веков до нас с вами жили герои летописного рассказа.