— По-моему, напомнил я ему, — мисс Адамс считает, что это не только их вина.
— Я знаю. Она считает, что они чувствуют себя отверженными. Она еще говорит, что они неимущие. Это ее второе любимое словечко. А я вам скажу, кто такие неимущие. Эго люди, у которых нет никакой предприимчивости. Никаких неимущих не было бы, если бы все как следует работали да имели бы хоть каплю здравого смысла. Я, конечно, прекрасно знаю все, что говорит о них правительство, как и то, что мы должны помогать им. Но если бы кто-нибудь из правительства приехал сюда и посмотрел на некоторых наших так называемых неимущих, он бы сразу понял, отчего они ничего не могут добиться.
— Интересно, остались ли в этих местах гремучие змеи? — спросил я. — Я почему-то подумал об этом, когда утром ехал сюда.
— Гремучие змеи?
— В прошлом их было здесь довольно много. Интересно, стало ли их меньше?
Он понимающе кивнул.
— Может, и меньше, но их все еще очень много. Холмы просто кишат ими. А вы что, интересуетесь змеями?
— Да нет, не особенно.
— Вам просто необходимо прийти сегодня на школьное представление. Там будет много народа. Некоторых из них вы знаете. Сегодня последний день занятий, дети будут выступать. Кто-то прочтет стихи, кто-то споет, а может, они разыграют какие-нибудь сценки. Затем состоится аукцион, сборы от которого пойдут на покупку новых книг для школьной библиотеки. Мы по-прежнему придерживаемся здесь старых традиций, с годами мы почти не изменились. У нас есть свои маленькие радости. Сегодня вот у нас представление и аукцион, а через две недели в методистской церкви будет клубничный фестиваль. Так что у вас есть возможность повидаться со старыми друзьями.
— Я приду, если смогу, — пообещал я. — И на аукцион, и на фестиваль.
— У меня тут скопилась ваша почта, — сказал Дункан, — за неделю или две. Я все еще здешний почтмейстер. Почта находится здесь же, в магазине, уже почти сотню лет. Но сейчас поговаривают о том, чтобы убрать ее отсюда, объединив с почтовым отделением в Ланкастере, а нашу почту отсортировывать там и присылать сюда. Правительство все никак не может успокоиться. Вечно им надо во все вмешиваться. Они называют это улучшением обслуживания. Хоть убей, не могу понять, чем плохо было наше обслуживание жителей Пайлот-Ноба на протяжении ста лет.
— Я знал, что почты не будет много, — сказал я. — Я договорился, чтобы ее пересылали на ваш адрес, но не слишком спешил с приездом сюда. Я заехал в несколько мест, которые мне хотелось повидать.
— Вы, вероятно, собираетесь взглянуть на старую ферму, где жили раньше?
— Не думаю. Я увижу слишком много перемен.
— Там сейчас живет семья по фамилии Бэллард, — сказал Дункан. — У них двое сыновей, совсем взрослые парни. Они сильно пьют, и иногда с ними просто нет никакого сладу.
Я рассеянно кивнул.
— Вы говорите, что этот мотель находится у реки?
— Да. Поезжайте мимо школы и церкви до того места, где дорога сворачивает налево. И вскоре после поворота вы его увидите. Там еще есть вывеска: «Ривер-Эдж-мотель». Почту я вам сейчас отдам.
ГЛАВА 4
В левом верхнем углу большого конверта мелким неразборчивым почерком был написан обратный адрес Филиппа Фримэна. Я сидел в кресле у открытого окна и в раздумье вертел конверт в руках. Было непонятно, что могло побудить Филиппа написать мне письмо. Конечно, мы хорошие знакомые и он мне нравился, но мы с ним никогда не были особенно близки. Единственное, что нас связывало, — это чувство глубокого уважения и симпатии, которое мы оба питали к благородному старику, погибшему несколько недель назад в автомобильной катастрофе.
Через открытое окно до меня доносился приглушенный говор реки, ведущей нескончаемую беседу с холмами и долинами, мимо которых пролегал ее путь. Этот говор вызвал в памяти те дни, когда я с отцом часто сиживал здесь, на берегу, и рыбачил — всегда с отцом и никогда один. Река считалась слишком опасным местом для десятилетнего ребенка. Ручей — это совсем другое дело, если я обещал, что буду осторожен.