В детстве ручей был моим неизменным летним другом, но река таила в себе настоящее волшебство.
И оно, это волшебство, родившееся из мальчишеских грез в часы, проведенные на ее берегу, никуда не исчезло, оно и сейчас было здесь, рядом со мной. В глубине души вдруг возник страх, что, живя здесь, у реки, я узнаю ее слишком хорошо и она утратит свое прежнее колдовское очарование, превратившись просто в еще одну, самую обычную реку.
Вокруг царили ничем не нарушаемые тишина и покой… Тишина и покой, подумал я, которые и можно еще найти только в таких вот глухих уголках. Здесь у человека было время и место, чтобы размышлять и мечтать. Мир с его бедами и тревогами казался таким далеким, и прогресс бурным потоком проносился мимо, едва затрагивая этот глухой уголок.
Это место, находившееся в стороне от прогресса, все еще жило старыми понятиями и представлениями. Здесь, как и встарь, свято верили в Бога, и в маленькой церквушке на окраине городка священник мог по-прежнему пугать геенной огненной свою паству, и она слушала его, затаив дыхание. Люди здесь не чувствовали за собой какой-то особой вины, если жили лучше, чем их соседи, по-прежнему считая, что человек должен сам зарабатывать себе на жизнь. В былые времена все это считалось неоспоримой добродетелью, но не теперь, когда в мире царили другие нравы. Однако, подумал я, благодаря подобным взглядам, городок и не погряз в мелочах и пустяках, которые так занимают современный мир. И это относилось не только к быту, но и к мыслям, чувствам и морали. Жители городка все еще были способны веровать, тогда как в окружающем мире царило полное безверие. Для них по-прежнему существовали определенные духовные ценности, пусть, быть может, и ложные, и это в мире, где почти не осталось таких ценностей. Их, как и раньше, глубоко занимали коренные вопросы жизни и всего сущего, хотя в мире большинство людей давным-давно превратились в равнодушных и скучных циников.
Я окинул взглядом свою комнату. Она была маленькой, светлой и чистой и обставлена очень скромно — стены до половины обшиты деревянными панелями, мебель стояла только самая необходимая, а ковер на полу и вовсе отсутствовал. Монашеская келья, подумал я, но так оно, вероятно, и должно быть, потому что человек мало что мог сделать в излишне комфортной обстановке.
Меня окружали тишина и покой, но тогда откуда же взялись гремучие змеи? Возможно, эти тишина и покой были только искусной маскировкой и скрывали, подобно тихим водам мельничной запруды, бурлящий водоворот? Перед моим мысленным взором вновь возникла склонившаяся надо мной чешуйчатая голова гремучника, и я содрогнулся, вспомнив тот ужас, который парализовал мое тело при виде этой отвратительной твари.
Кому и зачем понадобилось убивать меня, и главное — таким диким способом? Кто это задумал и попытался осуществить? Почему он выбрал в качестве жертвы именно меня? И откуда появились две совершенно одинаковые фермы, которые почти невозможно было отличить друг от друга? А Забулдыга Смит и застрявший автомобиль, который, по существу, и не застревал? И откуда взялся трицератопс, который потом внезапно исчез?
Ни на один вопрос ответа у меня не было. Я мог, конечно, сказать себе, что все это мне лишь привиделось, но меня не покидало твердое убеждение, что я видел все на самом деле. Человек просто не способен вообразить все это одновременно. Я чувствовал, что какое-то объяснение здесь было, но найти его не мог.
Я отложил конверт и просмотрел остальную почту, но ничего важного не обнаружил. Пришло несколько писем от друзей, желавших мне всяческих удач на новом месте. Мне, правда, не совсем понравился нарочито бодрый тон этих писем — все, похоже, считали, что я спятил, решив похоронить себя в этой, по их мнению, пустыне, чтобы написать книгу, которая скорее всего окажется просто ерундой. Остальная почта состояла из пары счетов, журналов и нескольких рекламных проспектов.
Я снова взял в руки конверт, распечатал его и вытащил пачку ксерокопий, к которой была прикреплена написанная от руки записка:
«Дорогой Хортон!
Просматривая бумаги в дядином столе, я нашел странные записи и, зная, что вы были одним из его самых близких и дорогих друзей, сделал для вас копию, которую и посылаю. Откровенно говоря, я не знаю, как ко всему этому отнестись. Если бы их написал кто-то другой, я мог бы подумать, что это просто досужая выдумка и по какой-то странной причине — может быть, чтобы что-то прояснить для себя, — автор решил сделать записи. Но дяде, как вы это хорошо знаете, причуды были не свойственны. Возможно, он когда-то говорил с вами об этом? Если так, то вы, вероятно, разберетесь в этом лучше, чем, судя по всему, мог это сделать я».