Я стоял, прислонившись к стене бара, и смотрел в ту сторону, откуда должна была приехать Кэти, надеясь, что она скоро появится, как вдруг из темноты вынырнул волк и мелкой трусцой направился прямо ко мне.
В волке есть нечто такое, что вызывает у человека неодолимый ужас, от которого мороз продирает по коже. Вид этого хищника пробуждает в нас какой-то древний, полузабытый инстинкт, который говорит, что перед нами враг, убийца, не менее страшный и безжалостный, чем сам человек. В этом убийце нет никакого благородства. Это хитрый, ловкий, неумолимый и безжалостный враг. Между нами не может быть никакого компромисса, так как нас связывает слишком давняя вражда.
И у меня при виде этого невесть откуда взявшегося волка мороз прошел по коже и волосы встали дыбом.
Волк держался самоуверенно. Он не таился, не крался. Было видно, что он занят делом. Это был большой черный зверь.
Я отошел от стены и быстро огляделся. На скамейке лежала брошенная барменом бейсбольная бита. Я наклонился и поднял ее, порадовавшись тому, что она оказалась довольно тяжелой.
Когда я снова бросил взгляд на волка, то увидел, что он не один — за ним бежали еще два, и держались они так же самоуверенно, как и первый.
Я стоял на тротуаре, сжимая в руке биту. Когда первый волк оказался на противоположной стороне улицы, прямо напротив меня, он развернулся и встал мордой ко мне.
Конечно, я мог бы закричать, позвать на помощь, но эта мысль мне как-то не пришла в голову. Это дело касалось только меня и этих трех волков, хотя нет, не трех, так как из темноты, я заметил, вынырнули еще волки.
Я понимал, что это не волки, не настоящие волки, родившиеся и выросшие на этой земле. Они были порождением той же силы, которая создала чудовище, напавшее на меня на реке. Я знал о них от Линды Бейли, и, может быть, именно их вой я слышал прошлой ночью, когда вышел на улицу подышать перед сном свежим воздухом. Линда говорила о собаках, но это были не собаки, это был материализовавшийся древний страх, который на протяжении неисчислимых столетий терзал человечество.
Тем временем волки, действуя четко, как вымуштрованные, подбегали к вожаку и, развернувшись мордами ко мне, становились по обе стороны от него. Потом они все разом, как по команде, сели. Их позы были одинаковыми. Они сидели прямо, но без всякого напряжения, из их открытых пастей свисали языки, и дыхание было совершенно спокойным. И все они, как один, смотрели на меня.
Я сосчитал волков, и их оказалась дюжина.
Я крепко сжал биту в руке, хотя и понимал, что, если они набросятся на меня, мне не устоять. В умелых руках бейсбольная бита могла бы стать смертоносным оружием, и я знал, что прикончу некоторых из них, но был не в состоянии справиться с ними всеми. Я мог бы, хотя это и представлялось маловероятным, подпрыгнуть и попытаться уцепиться за металлический кронштейн, на котором висела вывеска, но я сомневался, что он выдержит мой вес. Он и так уже наклонился, и скорее всего болты или винты, которые его держали, вылетят из прогнившего дерева при самом слабом напряжении.
Остается только одно — драться.
На мгновение я отвлекся, чтобы посмотреть на вывеску, и, когда вновь взглянул на волков, перед ними уже стояло знакомое мне человекоподобное существо с конусообразной головкой.
— Следовало бы сразу отдать тебя им на растерзание, — свирепо пропищало оно, — за то, что там, на реке, ты ударил меня веслом.
— Если ты не заткнешься, — ответил я, — я ударю тебя бейсбольной битой.
Существо от ярости подпрыгнуло.
— Какая неблагодарность! — взвизгнуло оно. — Если бы не правила…
— Какие еще правила? — спросил я.
— Ты должен сам знать, — в ярости прошипело оно. — Их придумали вы, люди.
И тут до меня дошло.
— Ты имеешь в виду это «трижды уйдешь от смерти — останешься цел»?
— К моему глубокому сожалению, — пропищало оно, — именно это я и имею в виду..
— Итак, как я понимаю, после того, как вы, парни, упустили меня три раза, мне уже нечего бояться?
— Именно так, — сказал он.
Я взглянул на волков. Они сидели все в той же позе и, казалось, ухмылялись. Им все равно, понял я. Они могли с одинаковым успехом и наброситься на меня, и уйти отсюда.
— Однако, — произнесло существо, — есть одна вещь…
— Ты хочешь сказать, что здесь есть какая-то загвоздка?