— Возможно, ты и прав, — сказала Кэти.
Я поднялся и снова взял ее на руки.
Кэти приблизила ко мне лицо, и я поцеловал ее в губы. Она обняла меня за шею, и я еще крепче прижал ее к груди, остро ощущая тепло и нежность девичьего тела. Вокруг нас, казалось, все исчезло, и мы остались одни во вселенной, но в следующее мгновение ночные шорохи в сгущающейся темноте заставили меня очнуться от грез.
Я прошел по тропинке и вскоре увидел слабо освещенный квадрат окна. Вероятно, это и была харчевня.
— Мы почти пришли, — произнес я.
— Я не подведу, Хортон, — сказала Кэти. — Не закричу. Что бы там ни было, я ни за что не закричу.
— Конечно, дорогая, я уверен в этом. И обещаю тебе, что мы отсюда выберемся. Пока не знаю — как, но выберемся.
Насколько я мог разглядеть в сгущающихся сумерках, харчевня представляла собой ветхое, полуразрушенное строение, которое, казалось, прижималось к огромным, возвышавшимся над ним, дубам. Из трубы вился дымок, и сквозь ромбовидные ячейки оконной рамы просачивался слабый свет.
Я уже был почти у двери, как вдруг прямо передо мной возникла какая-то сгорбленная фигура, показавшаяся мне в первый момент просто темной бесформенной массой.
— Ну что же ты стоишь, парень? Проходи, — произнес визгливый голос. — Здесь вам нечего бояться, — ни тебе, ни миледи.
— Миледи растянула связки, — сказал я, — и мы надеялись…
— Разумеется, — перебило меня странное создание. — Вы попали именно туда, куда следует. Сейчас старая Мег приготовит питье, которое сразу поставит миледи на ноги.
Мало-помалу мне удалось рассмотреть странное существо. Без сомнения, это была та самая старая колдунья, о которой говорил стражник. Космы редких волос свисали ей на плечи, а длинный крючковатый нос почти касался подбородка. В руках у нее был деревянный посох, на который она тяжело опиралась.
Колдунья отступила от двери, и я вошел. В комнате, освещенной лишь языками пламени в очаге, царил полумрак. Очаг дымил, и все здесь, казалось, было пропитано запахом дыма, к которому примешивались другие странные ароматы.
— Проходи к огню, — произнесла старая колдунья и ткнула посохом в широкое массивное кресло. — Это настоящий дуб, а сиденье сделано из мешка с шерстью. Миледи будет в нем очень удобно.
Я подошел к креслу и опустил в него Кэти.
— Удобно? — спросил я ее.
Она подняла на меня сияющие глаза и прошептала:
— Очень.
— Мы уже почти дома, — сказал я.
Стуча посохом по полу и бормоча что-то себе под нос, старая колдунья проковыляла мимо нас к очагу. Она склонилась над ним и принялась помешивать кипящее варево в стоявшем на углях котелке. В отблесках пламени, ярко освещавших ее длинный крючковатый нос, острый, торчащий вперед подбородок и огромную волосатую бородавку на правой щеке, она показалась мне еще более безобразной.
По мере того, как мои глаза постепенно привыкали к сумраку, я начал различать отдельные предметы. Вдоль одной из стен стояли три грубо сколоченных из досок стола, на которых белели криво воткнутые в подсвечники свечи. В углу возвышался огромный буфет с кружками и бутылями, которые слабо отсвечивали при вспышках пламени в очаге.
— Сейчас, — произнесла колдунья, — добавим сюда немного высушенной толченой лягушки и щепотку кладбищенской пыли, и питье будет готово. Мы вылечим миледи и примемся за еду. Вот именно — за еду.
С этими словами колдунья визгливо захохотала, весьма, видно, довольная какой-то одной ей понятной шуткой, которая, как я полагаю, имела отношение к еде.
Откуда-то издали доносились голоса. Вероятно, к харчевне приближалась довольно большая группа путников.
Говор становился все громче, я открыл дверь и стал вглядываться в темноту, туда, откуда неслись голоса. По дороге, поднимающейся по склону холма к харчевне, двигалась довольно многолюдная процессия. Несколько человек несли в руках ярко горящие факелы.
За толпой ехали два всадника. Сначала мне показалось, что оба они были на конях, но, присмотревшись, я увидел, что задний ехал на осле, почти доставая ногами до земли. Мое внимание привлек первый всадник, и немудрено — он был невероятно высок и худ и с головы до пят закован в латы. В одной руке у него был щит, а другой он придерживал у плеча копье. Конь, такой же невероятно худой, как и всадник, шел, низко опустив голову и спотыкаясь на каждом шагу. Процессия приблизилась, и в свете факелов я увидел, что конь был дряхлым, от него, похоже, остались только кожа да кости.
Процессия остановилась, и толпа раздалась, освобождая путь этому огородному пугалу в латах. Конь вышел вперед и остановился. Его голова была по-прежнему низко опущена, и я бы ничуть не удивился, если бы в следующий момент этот мешок с костями рассыпался в прах.