Где-то на противоположном холме наблюдал за перестрелкой, сидя на Путешественнике, генерал Ли, и там же где-то находился Лонгстрит, мрачно размышлявший о том, что атака, приказ о которой он вынужден будет вскоре отдать, наверняка окажется неудачной. Он понимал, что такую атаку могли бы начать янки — это был их способ ведения войны, — но не южане, которые всегда придерживались тактики жесткой обороны, тем самым вынуждая противника атаковать и выматывая его силы.
Однако, сказал я себе, нарисованная мною картина имела весьма существенный изъян. На противоположном холме не могло быть сейчас ни генерала Ли, ни Лонгстрита. Та, настоящая битва, которая разыгралась здесь, на этой равнине, была сто лет назад и повториться не могла. То, что видели сейчас мои глаза, было просто материализованным представлением о ней последующих поколений.
Внезапно прямо передо мной, срывая травяной покров, в землю врезался кусок металла. Я осторожно протянул руку, но тут же ее отдернул, даже не дотронувшись — от металла пахнуло нестерпимым жаром. Было ясно, что, упади этот осколок чуть ближе, он убил бы меня, будто в настоящей битве.
Справа от меня на склоне холма была небольшая рощица, куда сто лет назад докатилась цепь южан, а сзади, и тоже справа, должны были стоять невидимые сейчас из-за густого дыма огромные безобразные ворота кладбища. Все здесь, я был уверен, выглядело точно так же, как в тот день более ста лет тому назад, и этот спектакль, судя по всему, будет разворачиваться по возможности в полном соответствии с событиями настоящего сражения. И все же какие-то мелкие детали, о которых последующие поколения не знали или не хотели знать, предпочитая правде красивый вымысел, будут совершенно не такими, как тогда. Все то, о чем знали или только подозревали с большей или меньшей степенью уверенности собиравшиеся раз в месяц за «круглым столом» стратеги Гражданской войны, найдет, конечно, свое отражение в этом спектакле, но в нем не будет того, что могло быть известно только непосредственным участникам сражения.
Вокруг меня по-прежнему царил ад кромешный — лязг металла, грохот, стоны, дым, яркие вспышки пламени. Совершенно оглушенный, я лежал, прижавшись к земле, которая продолжала содрогаться подо мной.
Впереди по обе стороны от меня виднелись одетые в синее фигуры. Многие из них, как и я, лежали распластавшись на земле, другие солдаты, скорчившись, за валунами или в наспех вырытых неглубоких окопах, сжимали в руках ружья, направленные в сторону противоположного холма. Все они с нетерпением ждали того момента, когда прекратится канонада и длинные ряды южан, марширующих как на параде, двинутся по равнине вперед.
Интересно, сколько времени все это уже продолжалось. Я поднес к глазам руку. Часы показывали половину двенадцатого. Но этого просто не могло быть, ведь канонада должна была начаться в час или чуть позже. С тех пор, как меня закинуло в этот идиотский мир, я впервые решил взглянуть на часы, и теперь у меня не было никакой возможности узнать, как соотносилось здешнее время со временем на Земле, и вообще, существовало ли в этом месте такое понятие, как время.
Я решил, что канонада началась не более пятнадцати или двадцати минут назад, хотя на первый взгляд казалось, что времени прошло гораздо больше, что было совершенно естественно. Во всяком случае, уверенный, что стрельба прекратится еще не скоро, я устроился так, чтобы представлять собою как можно меньшую мишень, и приготовился к долгому ожиданию. Иного мне и не оставалось. Но что я буду делать, когда канонада прекратится и волна южан с развевающимися на ветру яркими боевыми знаменами и сверкающими на солнце саблями и штыками двинется вверх по склону? Как поступить, если кто-нибудь из них бросится на меня со штыком? Бежать, конечно, если будет такая возможность. Многие, вероятно, так и сделают, хотя вряд ли офицеры и солдаты на другом склоне встретят приветливо покинувших поле боя. Я прекрасно понимал, что обороняться не смогу, даже если мне удастся раздобыть ружье. Эти ружья представляли собой самую несуразную вещь на свете, какую когда-либо приходилось видеть человеку, и к тому же я не имел ни малейшего понятия, как из них стрелять. Судя по всему, они заряжались с дула, а я совершенно ничего не знал о такого рода оружии.
Дым становился все гуще, затмевая даже солнце плотной серой пеленой. Всю равнину заволокло дымом, он висел почти над головами солдат, расположившихся рядом со мной на склоне перед изрыгаю щими огонь пушками. Я бросил взгляд вниз, и мне показалось, что я смотрю в какую-то узкую щель, над которой полощется на ветру грязно-серое полотнище.