Далеко внизу, у подножия холма, что-то шевельнулось — не человек, а какое-то существо намного меньше человека. Небольшая собака, подумал я, случайно забредшая сюда, хотя видом этот зверек с пушистой коричневой шерстью мало напоминал собаку. Скорее всего это был сурок. «Эй, дружок, — обратился я к нему, — на твоем месте я бы нырнул поскорее в нору да и посидел там какое-то время». Вряд ли я произнес эти слова вслух, но даже если и произнес, это не имело никакого значения, ибо в таком грохоте никто, включая ненормального сурка, не услышал бы меня.
Какое-то время сурок оставался на месте, а потом направился прямо ко мне.
В этот момент склон холма прямо передо мной заволокло густым дымом, и я потерял сурка из виду. Пушки за моей спиной продолжали стрелять, однако вместо привычных громовых раскатов я слышал только тяжелые вздохи — все заглушал рев и грохот низвергающейся сверху на холм огненной лавины. Тяжелыми металлическими каплями проливались на землю из нависшей дымовой тучи осколки снарядов, которые иногда были так велики, что при падении срывали дерн, оставляя за собой длинные черные борозды.
Постепенно дым рассеялся. Странное существо заметно приблизилось, и я понял, что это совсем не сурок. Как мог я не распознать эту копну волос и торчащие уши?! Даже на таком расстоянии мне следовало бы догадаться, что это Рефери, а не сурок или собака.
Сейчас он с вызовом смотрел на меня, всем своим видом напоминая готового броситься в атаку бентамского петуха. Убедившись, что я его вижу, он поднес растопыренную пятерню к лицу и показал мне нос.
Я потерял голову. Мне следовало бы полностью проигнорировать его, но это оказалось выше моих сил. Вид кривоногой наглой твари, показывающей мне язык, привел меня в неописуемую ярость.
Забыв обо всем на свете, я вскочил на ноги и бросился к нему. Но не успел сделать и шагу, как что-то сильно ударило меня по голове. Я плохо помню, как все произошло. Мелькнувший над головой раскаленный кусок металла, неожиданное головокружение, чувство, что падаю на землю и кубарем качусь вниз по склону холма, — вот и все, что осталось в моей памяти.
ГЛАВА 15
Казалось, я уже целую вечность карабкаюсь куда-то вверх среди царящего кругом мрака, хотя, по правде сказать, я не мог этого знать наверняка, так как веки мои были сжаты. Однако это ощущение меня не покидало; мне казалось, что всей своей кожей я чувствую окружающий меня мрак. Вот будет потеха, если, открыв глаза, я увижу сияющее в небе полуденное солнце. Но глаз я не открывал, будто боялся увидеть то, что ни одному смертному видеть не полагалось. Все это, конечно, было просто плодом моей фантазии. Меня окружали мрак и пустота, а ведь совсем недавно здесь бурлила жизнь и ни о какой пустоте не могло идти и речи.
Медленно, с большим трудом я продолжал карабкаться по склону холма, не зная, куда лежит мой путь и зачем я стремлюсь туда. И тем не менее я покорно продолжал ползти вперед — иначе я не мог поступить, ибо даже мысль остаться на месте вызывала во мне неодолимый ужас. Я не помнил, ни кем или чем я был, ни как оказался в этом месте и когда начал карабкаться вверх по склону холма. По существу, мне казалось, что я всю свою жизнь тем только и занимался, что полз в темноте по этому бесконечному склону.
Постепенно во мне возникли новые ощущения. Я чувствовал под собой землю и траву, а когда мое колено ударялось об острый камень, тело пронзала боль, лицо мне холодил свежий ветерок, от дуновения которого где-то над моей головой шелестела листва. Что-то изменилось, подумал я, в этом мире тьмы. Похоже, он снова ожил. Затем в мое сознание проникли наряду с шумом и другие звуки — топот ног и отдаленные голоса.
Я открыл глаза. Вокруг, как я и представлял, было темно. Сразу за мной находилась знакомая рощица, а на вершине холма стояла покосившаяся пушка, силуэт которой, с глубоко осевшим колесом и направленным вверх жерлом, четко вырисовывался на фоне звездного неба.
При виде этой картины я вспомнил, что нахожусь в Геттисберге, и понял, что никуда не полз. Я лежал на том же — или почти том же — месте, где и днем, когда кривлянье Рефери вывело меня из себя и заставило вскочить на ноги. Так что все мое карабканье вверх по склону холма существовало лишь в моем воспаленном мозгу.
Я поднял руку и коснулся головы. С одной стороны на ней образовалась твердая короста. Отняв от головы руку, я почувствовал, что пальцы мои стали липкими. С трудом я привстал на колени и какое-то время оставался в таком положении, пытаясь сообразить, насколько серьезно я ранен. Та сторона моей головы, которой я коснулся, ощущала боль при прикосновении, но сама голова была ясной — в глазах у меня не рябило, и я четко воспринимал окружающее. Судя по всему, ничего страшного со мной не произошло. Осколок только слегка оцарапал кожу на голове.