— Все, хватит! — взревел Черт. — Вы говорите, фактически не существует. Хорошо же, простофили, я покажу вам. Следующими будут колесо и электричество, а потом я вернусь, и, возможно, тогда мы достигнем большего взаимопонимания.
С этим словами он схватил меня за руку и произнес:
— Исчезаем.
И мы исчезли, причем наверняка среди дыма и пламени. Комната пропала, и мы опять оказались в кромешной тьме, где не было ничего, кроме воя ветра, а когда свет появился снова, мы уже стояли на тротуаре у ограды Белого дома.
— Ну! — воскликнул победоносно Черт. — Полагаю, я показал им, парень. Я поубавил-таки у них спеси. Ты видел, какие у них были лица, когда я назвал их простофилями?
— Да уж, ты проделал отличную работу, ничего не скажешь, — язвительно заметил я. — У тебя такта, что у борова.
— А сейчас, — произнес он, потирая руки, — колеса.
— Оставь ты это, — предостерег я его. — Ты погубишь наш мир, и что же тогда будет с твоим драгоценным миром…
Но Черт меня не слушал. Он смотрел куда-то поверх моего плеча, и на его лице было странное выражение. Толпа, которая окружала Черта в тот момент, когда я его здесь встретил, разошлась, но в сквере на той стороне улицы какие-то люди возбужденно кричали.
Я резко обернулся.
Не далее чем в полуквартале от того места, где мы стояли, верхом на том мешке с костями, что служил ему боевым конем, скакал Дон-Кихот. Он приближался, и приближался довольно быстро.
Забрало его было опущено, щит поднят. Направленное вперед копье в его руке ярко сверкало на солнце. За ним Санчо Панса яростно подгонял хлыстом своего осла, неуклюжие движения которого напоминали прыжки испуганного кролика. В другой руке оруженосец Дон-Кихота держал ведро, похоже, с какой-то жидкостью, которая при каждом прыжке осла, стремящегося не отстать от коня, грозила выплеснуться на землю. А за ними горделивым аллюром скакал единорог. Его белоснежная шерсть переливалась в лучах солнца, а тонкий, как копье, рог сверкал серебром. Он двигался легко и изящно — олицетворение грации, а верхом на нем сидела боком Кэти Адамс.
Черт протянул ко мне руку, но я с силой ударил по ней. Потом обхватил его за пояс, одновременно просунув свою ногу между металлическими прутьями ограды у себя за спиной. Я действовал инстинктивно, не рассуждая; я даже не уверен, что в тот момент сознавал, почему так поступил. Но, очевидно, подсознательно надеялся, что это сработает. Если мне удастся, думал я, задержать Черта, не дать ему ускользнуть в какое-то другое место, то Дон-Кихот, который вот-вот появится здесь, проткнет его своим копьем, если, конечно, не промахнется. Я также подумал о необходимости закрепиться, и о влиянии металла на Черта, поэтому, очевидно, и просунул ногу меж прутьями ограды.
Черт извивался как уж, пытаясь вырваться из моих объятий, но я держал его крепко. Он невыносимо смердил, и мое лицо там, где оно прижималось к его груди, было все измазано его сальным потом. Он крутился и изрыгал проклятия и колотил меня кулаками, но краем глаза я видел, что сверкающий конец копья приближается с каждым мгновением. Стук копыт был уже совсем рядом. В следующее мгновение я услыхал, как просвистело пущенное Дон-Кихотом копье, и Черт покачнулся. Я выпустил его из рук и упал на тротуар, не в силах подняться из-за застрявшей между прутьями ноги.
Оглянувшись, я увидел, что копье пронзило плечо Черта и пришпилило его к ограде. Он весь изворачивался, хныча и размахивая руками, и в углах рта у него показалась пена.
Дон-Кихот попытался одним рывком поднять забрало, но оно не желало подниматься. Тогда он дернул его с такой силой, что сорвал с головы шлем, который вырвался из его рук и со звоном покатился по тротуару.
— Негодяй, — воскликнул Дон-Кихот. — Я требую, чтобы ты сдался и поклялся, что отныне не будешь вмешиваться в дела людей.
— Катись ты ко всем чертям, — проревел Черт. — Я не сдамся ни одному из тех любителей добрых дел, которые везде вынюхивают крестовые походы и постоянно суют нос в чужие дела. А ты хуже их всех. Ты чувствуешь доброе дело за миллион световых лет и сразу же бросаешься выполнять его. И я этого не потерплю. Ты меня понял? Я не потерплю этого.
Санчо Панса спрыгнул на землю и бросился к нам со всех ног, держа в руке ведро, в котором плавал ковш. Остановившись перед Чертом, он набрал в ковш немного жидкости и плеснул ею на него. Жидкость вскипела и зашипела, и Черт от боли закрутился на месте.