Однако свой шезлонг Иван Иванович расположил почти рядом. Раскрыв томик неизменно любимого Мопассана, он какое-то время наблюдал краем глаза за пляжной соседкой и наконец задремал. Никогда раньше ему не снился его старый, его добрый друг Геннадий. А тут, на тебе, вот он, своей собственной персоной… И главное — улыбчивый, дружелюбный, умиротворенный. Ни обид, ни упреков, ни претензий. Да и что особенного произошло? Лет пять (пять-шесть) назад в Москву приехала группа бизнесменов из Техаса. Нефть. Химия. Компьютеры. Когда были широко открыты границы, в Россию хлынул поток иностранцев. Разные были среди них люди. Наивные, почти неосведомленные и прожженные, великолепно информированные; честные трудяги и отъявленные мошенники и плуты. Что же тут удивительного? Охотников половить жирную рыбку в мутной, взбаламученной беззаконием и безвластием воде было предостаточно всегда и везде. Их Иван Иванович довольно легко определял внутренним своим компьютером — многолетним опытом, приобретенным на руководящей работе в Совете Министров, КГБ, ЦК. Изо всех техасцев он выделил одного — Айка Холланда, нефтяного магната, мультимиллионера, пожилого, прямого, грубоватого англосакса. Используя свои обширные связи и деловую хватку Геннадия, он сумел одним из первых провернуть крупную сделку по продаже нефти. Это была в чистом виде посредническая операция и даже процент комиссионных не был толком оговорен. Не был он зафиксирован и контрактом. То были первые шаги совков в международном бизнесе — опасном, рискованном, зачастую непредсказуемом. Тем большим оказалось его удивление, когда в одну из поездок в Нью-Йорк он обнаружил на своем банковском счету девятьсот тысяч долларов (как потом он выяснил, за рубеж утекла не река, а целое нефтяное море). Довольны были все, кроме Геннадия. Иван Иванович выделил ему двадцать пять «кусков», но тот каким-то образом узнал о полной сумме выплаченного гонорара. «Значит, Боливар не выдержит двоих? — спросил он на одной из презентаций. — Если мне память не изменяет, мы договаривались весь навар делить фифти-фифти». — «Расчет произведен в соответствии с затраченными усилиями, — улыбнулся Иван Иванович доверительно. — Давай лучше выпьем за дальнейшие успехи в коммерции. Жизнь только начинается». — «Мы знакомы более тридцати лет. Не один пуд соли вместе съели. Да, видно, этого мало, чтобы узнать друг друга, чтобы отличить зерна от плевел…»
Чудак, обидчивый, недалекий чудак. И догматик. По теории марксизма докторскую защитил, а творческой интерпретации истины «Бытие определяет сознание» не научился.
— Извините, мсье…
Иван Иванович по-приятельски похлопал продолжавшего кукситься Геннадия по плечу, раскрыл глаза. Приснится же вдруг этакая несуразица. А тут вот он, пляж. Солнце. Море. Благодать. И перед ним стояла она, прелестная незнакомка с японской грудью.
— Я… извините… — протянул он, вставая.
— Нет, это вы меня извините, — улыбнулась девушка. Слегка склонив голову и прикрыв одной рукой глаза, другой она держала сигарету. — Ужасно хочется курить, а зажигалка куда-то подевалась, потерялась, что ли?
— Огонь всегда со мной, мадемуазель. — Иван Иванович достал из брюк свой золотой «ронсон», галантно предложил высокое пламя. Проработав в молодости три с лишним года в торгпредстве в Марокко, он свободно владел французским.
— Судя по произношению, вы не парижанка? — спросил он, пока она прикуривала.
— Да, — ответила она, сделав затяжку и зажмурившись от удовольствия. — Не коренная. Мои родители эмигрировали из Польши и привезли меня сюда еще совсем ребенком. А вы, судя по тому же, — иностранец?
— Русский.
— О, русский? Горбачев. Ельцин. Перестройка.
Иван Иванович кивнул, вежливо улыбнулся, тоже закурил.
— Вспомнила. Кто-то в гостинице, кажется, управляющий, говорил, что здесь отдыхает с семьей русский банкир. Так это вы?
— Похоже, что я.
— А я — Жаннетта, студентка Сорбонны.
— Меня зовут Иван Иванович.
— Ииваан Ивааанооович, — полупроговорила, полупропела она. — Почти два раза «Иван». Это повторение что-то значит?