Выбрать главу

Иван Иванович замолчал, выпил вина, стал доедать свой остывший стейк. Не проронившая за время его рассказа ни слова, Жаннетта медленно рисовала на салфетке одной ей видимые узоры. Подняла глаза, едва слышно спросила: «Дальше?» Он чертыхнулся, выплеснул в тарелку остатки вина из бокала, налил в него до краев водки, залпом выпил. «Дальше? — переспросил он. — Дальше я позвонил главному аудитору и сказал, что, пожалуй, он прав».

— Заказное убийство?! — В голосе Жаннетты звучал и ужас, и восторг.

— Так может сказать только студент. — Он замолчал, подумал. И добавил с улыбкой: — Студент жизни.

— А знаток жизни, как бы он сказал?

— Знаток сказал бы: «Единственно возможное при сложившихся взаиморасчетах…»

Иван Иванович не очень ясно помнил завершающую стадию ужина — все эти фрукты, кофе, ликеры, сыры. Не помнил он и того, как они добрались до его коттеджа. Когда он пришел в себя, он обнаружил, что сидит в прохладной ванне. И между его ног — женские. Он поднял голову. Перед ним в роскошной шубе из пены сидела улыбавшаяся Жаннетта.

Он смотрел на нее и видел нескончаемую череду своих бывших пассий — всех возможных национальностей, возрастов, комплекций, мастей и статей. Все они были голенькие, аппетитные, бесстыжие. «Как их много, однако, было, — улыбнулся Иван Иванович, — сотни, может, тысячи…» И ласкал, ласкал ее и их лица, груди, бедра.

— Вы знаете, Жаннетта, как-то в молодости цыганка мне гадала и напророчила, что я пропаду от какой-нибудь прелестницы. «Остерегайся, женщин, красавец!». Я запомнил эти ее слова на всю жизнь. И всю жизнь остерегался… плохих женщин. А хороших… ну нет. — Он захохотал, стал пригоршнями лить воду на Жаннетту. — «И примешь ты смерть от коня своего…» Ха-ха-ха!

— Мы с вами были близки, а все еще на «вы», — сказала она. — Выпьем на брудершафт.

Жаннетта вышла из ванной, не смыв хлопья пены. Через минуту она принесла два стакана виски. Он пил без удовольствия безвкусную жидкость и вдруг подумал: «Вот до чего допился! Мне уже кажется, что она — француженка — говорит по-русски». И целовал опять ее, их всех — жадно, страстно…