— Тогда давайте пить на брудершафт, — предложил он.
— А мы и так на «ты», — сказала Наташа. Люба незаметно толкнула ее в бок, прошептала:
— Чего ты? Пускай.
— Ну и что? — возразил Колька. — Все равно интересно.
Сначала целовались по правилам брудершафта — заложив руку за руку. Но вскоре все осмелели, языки развязались, поцелуи стали затяжными, объятия крепче. Выключили свет. Слабо светила лишь дальняя лампочка в коридоре над входом в бойлерную. Слышался девичий визг, вскрикивания: «Не лапай! Убери руку, кому говорят! Еще раз там тронешь, бутылкой по башке зафигачу!» Колька достал порошочек, быстро насыпал на кожу между большим и указательным пальцем левой руки, занюхал: «Ррраз! Дввва!»
— Ты чегой-то фыркаешь, Кольк? — услышал он у самого уха шепот Любки. — Тебя воротит, да?
— Отстань! — резко оттолкнул он ее. Голова закружилась, и он мягко сполз со стула на пол.
Ему грезилась та теплая, ранняя весна, когда они с матерью выбрались на свой садовый участок под Звенигородом. Первая травка. Первые почки. Первое по-настоящему ласковое солнышко. Мать занялась хозяйством, грядками, а Колька побежал на речку рыбачить. Тропинка шла через лес. Снег и там уже стоял, но было мокро, слякотно. А запахи, запахи обалденные! Пахнет и хвоей, и прелой листвой, и земляникой, и грибами, и полевыми цветами. Ну, честное-пречестное! И птицы поют, щебечут. Во, вроде соловьишко защелкал, засвистел. А говорят — соловьи под Москвой перевелись. Ничего не перевелись! А вон и другой запел. И третий. Или это какая другая птица? Все равно здорово. И краски яркие, резкие, четкие. Зеленое, белое, черное, коричневое, голубое.
Он не поймал тогда даже малого голавлика. Ну и что? Речка-то какая! Набухшая, молодая, игривая. И пахнет свежими огурцами. Какой-то пьяный мужик залез в трусах в воду. Выскочил, враз протрезвел. Зубами лязгает, глаза выпучил, головой водит вокруг, никак не поймет — что с ним, где он. Плакучая ива тихо полощет ветви в реке, смеется. На лодках плывут отдыхающие из пансионата. Говор, смех, брызги. А рыбка — рыбку он еще поймает, и большую и маленькую, целое лето впереди. Днем мальчишки и парни собрались погонять мяч. Замерили лужок, рубахами да штанами определили «ворота». Колька только что проглотил «Вратарь республики». И вызвался стать в ворота. Спорить с ним никто не стал, всем хотелось побегать, постучать. Ну и наглотал он тогда голов, до десяти досчитали, а потом и со счета сбились. Мать согрела шайку воды и отмывала его от футбольной грязюки, приговаривая: «Физкультурник горевый. И глаз подбили, и ноги расцарапали. А все — охота пуще неволи». Спать она улеглась рано. А он сидел у их дома на лавочке, когда появилась соседская дочка. Худенькая, с набухшими уже грудками, смуглая, с короткой стрижкой, Глаза зеленые, так и зыркают.
— А я видела, как ты в футболешник играл, — сказала она, присаживаясь рядом с ним.
— Ну и что? — протянул Колька, краснея.
— Ничего стоял. Тренировочки бы тебе побольше.
— Я знаю, как тебя зовут, — помолчав, сказал он.
— Вот и не знаешь, — девочка тряхнула светлыми кудряшками.
— Алиса. Я слышал, как тебя отец звал.
— Это не отец, — вздохнула девочка. — Отчим.
— А меня Колька.
— Колька-Колька, лет тебе сколько? — смешливо продекламировала девочка.
— Десять, А тебе?
— Двенадцать. Будет в августе.
— Тогда и мне одиннадцать в октябре.
— А знаешь тайну нашего поселка? — Алиса перешла на шепот. Было темно, и Колька, нагнувшись к ней, чтобы расслышать, что она говорит, коснулся щекой ее щеки. Ощущение было таким сладостным, таким необычно сладостным, что он, отпрянув, напрягся, замер.
— Какую? — едва слышно выдохнул он.
— Председатель кооператива вчера ночью повесился. Вот ужас. Правда?
— А почему? — тоже со страхом в голосе прошептал Колька.
— Говорят, у него было две жены.
— Как у Синей Бороды.
— И две семьи, — продолжала Алиса. — Он между ними разрывался.
— Двух сразу любить нельзя, — убежденно сказал Колька.
— А вот и можно! Я в третьем классе сразу в двух мальчиков была влюблена. Один — из нашего третьего «Б», а другой из седьмого.
Колька неопределенно хмыкнул. Долго молчали. Наконец Алиса спросила:
— Только честно, ты с кем-нибудь целовался?
Колька затих, затаился. «Еще чего! — подумал он. — Что я, загуля какой, что ли?»
Алиса на ощупь взяла его щеки в ладони. Поцеловала в губы. И убежала. Колька задохнулся от ледяного ожога. Долго сидел с закрытыми глазами. В ушах звучали последние слова девочки, сказанные с пленительным смешком: