Примерно через неделю до меня дошли первые слухи о собачьем ошейнике, который Фред Смит носит под фланелевой рубахой. Человек, сообщивший мне про ошейник, сказал, что это — признак безумия. Ему я ничего не ответил, но с Бертой поговорил.
— Вам не кажется, что вы слишком уж через край хватили, заставив Смита носить ошейник? — спросил я у нее.
Она пожала своими массивными плечами.
— Должна же я была как-то сделать, чтобы он помнил о своей дрессировке больше, чем о себе? К перчатке рука быстро привыкает, а вот с ошейником человеку свыкнуться не так-то просто.
— Это убьет в нем самоуважение.
— Которого у него нет, — возразила Берта.
— Из-за ошейника люди начнут насмехаться над ним.
— И это будет постоянно напоминать ему, зачем он его надел. Прежде чем он излечится, ему обязательно придется побывать в драке.
— И получить немилосердную трепку.
— Пусть так, но после этого он перестанет бояться избиения. К тому же, когда остальные поймут, что он не остановится перед потасовкой, они оставят свою привычку задевать его.
— Дрессировать собак вы, может быть, и мастерица, — сказал я Берте, — но с людьми такие штучки-дрючки до добра не доводят.
Она даже не сочла нужным возразить мне и сообщила:
— Сегодня у нас хороший ростбиф.
Я съел примерно половину своей порции, когда в закусочную вошел Фред Смит. Он, по всей видимости, побывал в драке, которая закончилась его безжалостным избиением: губы у него были расквашены, один глаз закрылся вовсе, другой сильно заплыл; рубашка была порвана и вся в пыли, под носом виднелись следы запекшейся крови.
Большая Берта обратилась к нему так, будто и не заметила ничего необычного в его внешности.
— Сегодня у нас ростбиф.
— Дайте порцию, — прошамкал он разбитыми губами.
Она подала ему тарелку. Было видно, что он сверх всякой меры возбужден — руки у него дрожали, а вилка выбивала дробь о край тарелки.
— Пес готов вернуться, — сказала Берта.
— Вернуться?
— Да, вернуться к вам. Я выдрессировала его.
Смит выпил стакан воды большими глотками, поперхнувшись на последнем.
Меня за плечо тронул какой-то человек.
— Это вас зовут Данн?
Я кивнул.
— Сэм Флинт послал меня спросить, не можете ли вы незамедлительно приехать на рудник. По очень важному делу.
Я оплатил по счету и вышел с этим человеком на пыльную улицу, где нас ждала машина с работающим двигателем. Мы сели в нее, и мой сопровождающий резко перевел рычаг передач. Я заметил, что несколько других автомобилей в большой спешке тоже покинули свои стоянки.
— Что-нибудь стряслось? — спросил я у человека за рулем.
— Снова ограбление машины с зарплатой.
— Бандитам удалось захватить деньги?
— Да, и в придачу они отправили на тот свет Эда Манса.
Больше мой спутник ничего не сообщил, я тоже молчал. Подробности могут обождать — не исключено, что Сэм Флинт захочет рассказать их мне по-своему. Сэм Флинт являлся самым главным администратором на руднике. Раньше, в молодые годы, это был прекрасный боец, теперь же старел себе потихонечку, но все еще мог скакать верхом и управляться с оружием.
Когда я вошел в контору рудника, Флинт мерил шагами настланные из неструганых досок полы.
— Данн, ты, я слышал, воевал со скотокрадами где-то в Нью-Мексико?
— Да, участвовал в нескольких операциях.
— Ты, говорят, умеешь читать следы?
— Приходилось.
— Хорошо. Руководство рудника нанимает тебя в качестве частного следователя. Жду от тебя действий и результатов. Кроме того, нами объявлена награда в две тысячи долларов тому, кто арестует и докажет виновность человека, совершившего это преступление.
— Какое преступление?
— Убийство, ограбление. Угробили Эда Манса. Сейчас я выезжаю на место происшествия. Есть у тебя, из чего стрелять?
— Лишнее оружие не повредит.
Флинт выдал мне винчестер и допотопный шестизарядный кольт простого действия — из тех, которые перед каждым выстрелом требуют взведения курка вручную. Этот револьвер изрыгает пули, причиняющие человеку страшные раны.
— Пошли, — сказал Флинт.
Горы под послеполуденным солнцем отбрасывали косые пурпурные тени. В разгар лета здесь светло до сравнительно поздних часов. Затих жаркий ветер. Линии горизонта уже застыли в неподвижности, закончив свою знойную полуденную пляску.
Сначала мы тряслись по асфальтовой «гребенке» шоссе, затем свернули на извилистую грунтовую дорогу, ведущую к автостраде на Лас-Вегас. Проехав миль пять-шесть, мы увидели кучку людей, пару автомашин и распростертую на земле фигуру человека, лицо которого было накрыто одеялом. Вид покойника никогда не радует глаз, а если человека застрелили в пустыне в жаркий день, он представляет собой зрелище, которое впечатлительным людям абсолютно противопоказано. Кровь, там где она просочилась из ран не на песок, а на небольшие камни, лежащие на поверхности пустыни, запеклась под жарким солнцем, превратившись из алой в черную. Вокруг, злобно жужжа, носились мухи, они облепили одеяло сплошной кишащей массой.