Среднего роста, черноволосый, с кейсом в руке, он был не без претензии на шик одет в серый в светлую полоску костюм щегольского английского покроя. Его кордовской кожи ботинки были до блеска начищены, и он переступил ими порог закрытой двери Эдельштейна так, словно та была сделана из апельсинового желе.
— Минутку, остановитесь… повремените немного, — выдавил из себя Эдельштейн. Он почувствовал, что руки его сами собой судорожно сплелись, а сердце противно заколотилось.
Человек совершенно спокойно стоял в непринужденной позе в ярде от двери. Эдельштейн наконец вновь обрел дар речи.
— Простите, — сказал он, — у меня только что был небольшой приступ, что-то вроде галлюцинации…
— Хотите посмотреть, как я проделаю это еще раз? — спросил незнакомец.
— Боже упаси! Стало быть, вы-таки прошли сквозь дверь! О Господи, похоже, я попал в нешуточный переплет.
Эдельштейн отступил назад и тяжело рухнул на кушетку. Посетитель уселся в соседнее кресло.
— Что все это значит? — почему-то спросил Эдельштейн.
— Я проделываю эту штуку с дверью для экономии времени, — сказал незнакомец. — Это помогает перебросить мостик через пропасть недоверия. Меня зовут Чарлз Ситуэлл. Я один из земных уполномоченных дьявола.
Эдельштейну и в голову не пришло усомниться в словах пришельца. У него промелькнула мысль о молитве, но единственная, которую он смог припомнить, была та, что они, бывало, читали перед трапезой в бытность его еще мальчишкой в летнем лагере. Вряд ли она смогла бы здесь помочь. Еще он знал «Отче наш», но эта была даже не его веры. Быть может, отдание чести флагу…
— Не бейте тревогу, — сказал Ситуэлл, — я пришел сюда не по вашу душу или ради какой-нибудь еще, вроде этой, старомодной проделки.
— Почему я должен вам верить? — засомневался Эдельштейн.
— Посудите сами, — усмехнулся Ситуэлл. — Поразмыслите хотя бы о военном аспекте данного вопроса. Последние лет, скажем, пятьдесят сплошь заполнены всякого рода восстаниями и революциями. Для нас же это выливается в беспрецедентные по массовости поступления осужденных на вечные муки: американцев, вьетконговцев, нигерийцев, индонезийцев, южноафриканцев, русских, индусов, пакистанцев и арабов. А также — вы уж простите меня великодушно! — израильтян. Кроме того, в последнее время мы тащим к себе в большем, чем обычно, количестве китайцев, а совсем недавно нам здорово прибавилось работы на латиноамериканском рынке. Откровенно говоря, мистер Эдельштейн, мы затоварились душами. Если, чего доброго, в этом году разразится еще одна война, нам придется объявить амнистию по признаку простительности греха.
Услышанное заставило Эдельштейна призадуматься.
— Значит, вы и вправду явились сюда не для того, чтобы забрать меня в преисподнюю?
— Да нет же, черт побери! — воскликнул Ситуэлл. — Я же вам сказал, наш список ожидающих своей очереди длиннее, чем у ключника Небесных Врат Петра: у нас и в преддверии-то вряд ли найдется хотя бы местечко.
— Так… тогда зачем вы здесь?
Ситуэлл положил ногу на ногу и доверительно склонился к собеседнику.
— Мистер Эдельштейн, вам придется взять в толк, что преисподняя во многих чертах весьма схожа с Ю. С. Стил или А. Т. Т. Мы — огромное предприятие и в каком-то смысле являемся монополистами. Однако, как и любая по-настоящему мощная корпорация, мы одержимы идеей общественного служения и хотим пользоваться доброй славой.
— Не лишено смысла, — хмыкнул Эдельштейн.
— Но в отличие от Форда нам не к лицу основать, скажем, фонд и начать раздавать стипендии и субсидии. Люди нас не поймут. По той же причине мы не можем заниматься строительством образцовых городков или борьбой с загрязнением окружающей среды. Мы не можем даже возвести плотину в Афганистане без того, чтобы кто-нибудь не поинтересовался нашими побуждениями и мотивами.
— Могу представить, в чем корень ваших трудностей, — не мог не согласиться Эдельштейн.
— Тем не менее нам хотелось бы что-то делать на этой ниве. И вот время от времени, а особенно сейчас, когда дела у нас идут куда как успешно, мы выдаем одному из наших потенциальных клиентов, которого назначаем путем случайной выборки, маленькую премию.
— Клиентов? Это я-то — ваш клиент?
— Никто не собирается заклеймить вас грешником, — подчеркнул Ситуэлл. — Я сказал «потенциальных», а таковым может оказаться кто угодно.
— Так… и что же это за премия?
— Три желания, — не раздумывая, ответил Ситуэлл. — Это традиционная форма.
— Погодите, мне надо сообразить, правильно ли я вас понял, — Эдельштейн помедлил. — Значит, вы исполняете мои любые три желания? При этом ничего не требуете взамен и не устраиваете никаких подвохов в виде всяких «но» и «если»?