— Минуту! Да будет вам известно, что она обедает со мной — здесь!
— Здесь?
— Здесь.
— Сегодня?
— Сегодня. — Мистер Вули скрежетнул зубами. — Я поставлю ее на место, — пробормотал он.
— Сколько приборов, сэр?
— Что, тупица?
— Сколько человек к обеду, сэр?
— Мы двое и цветы… анемоны, большой букет. Анемоны еще зовут ветреницами, эти цветы растут на лугах вокруг Кань-сюр-Мер… Вот уж будет для нее сюрприз.
Ветреной девице ветреные цветы, подумал Бентли, уходя прочь.
Мистер Вули, оставшись один, рассматривал себя в зеркале. Маленький компактный человек с большими диковатокарими глазами. В общем, сохранился он весьма неплохо. Хотя вечно занимался чужими делами и возможность побыть наедине с собой имел не большую, чем белый медведь в зоопарке. Сейчас же…
Сейчас у него было ощущение, что происходят какие-то бурные незапланированные события, повлиять на ход которых он не в состоянии. Он вел себя как дурак. Однако понимал это. А значит, не был полностью дураком. Вполне отчетливо он осознавал, что самое зловещее в этой женщине — это полное отсутствие прошлого, ее абсолютное одиночество и сиротство: ни родственников, ни собственности, ни документов, совершенно ничего, кроме ее голословных утверждений. А сообщила она, что накануне пожара отправилась в банк на Манхэттене и забрала все наличные деньги и хранившиеся в сейфе драгоценности, паспорт и письма. Все это сгорело, разумеется.
«Она лгунья, — сказал себе мистер Вули, — законченная лгунья. И приехала, наверно, откуда-нибудь из Флэтбуша».
Несколько лет она прожила в Европе, то здесь, то там. Вот какая хитрая история. Да, Европа. Эта пустыня. Европа — как раз то место, откуда можно приехать. Бедная старая Европа не даст показаний против. Например, шато, который был у мисс Брум к северу от Парижа, вблизи Шантильи — правительство отняло его за налоги…
— Она лгунья, — сказал мистер Вули вслух.
Бентли, раскладывавший приборы, отозвался:
— Да, сэр, — что было еще одной ошибкой.
— Молчать! — заорал мистер Вули.
Прозвучал дверной гонг. Она пришла.
Некоторое время она оставалась невидимой, пока дрожащий Бентли забирал ее меха. Потом осмотрелась по сторонам своими чуть раскосыми глазами, улыбнулась своей кошачьей улыбкой, и мистер Вули не сказал то, что собирался сказать. Несколько минут он вообще ничего не говорил. А не говорил потому, что на ней было надето нечто пышное цвета голубой полуночи, а черные с блеском волосы были уложены на голове в пышную прическу — все получилось настолько пышное и впечатляющее, что и выразить нельзя. Платье, с открытыми плечами, держалось неизвестно на чем — возможно, его поддерживала грудь, тоже пышная.
Немного гнусавый, пронзительный голос произнес:
— Добрый вечер!
— Вы пришли, — глупо пробормотал он.
— А вы сомневались во мне?
— Если вы думаете, — он попытался разжечь в себе праведный гнев, — что, разодевшись подобным образом, как будто…
Пока он говорил, она подошла и закрыла его рот своим. У Бентли, который в это мгновение повернулся к ним, шумно перехватило дыхание. Побледнев, он бесшумно попятился. А поцелуй продолжался. Ну, с чем бы это сравнить… нет, лучше не нужно.
Когда наконец она отстранилась, когда их руки опустились, он вслепую нащупал сзади стену, прислонился к ней и медленно сполз на стул, которого там не оказалось. Достигши пола, его туловище не более секунды сохраняло вертикальное положение, потом он лег, а она, менее впечатлительная, пошла гулять по комнате, восхищаясь элегантной обстановкой — или оценивая ее.
Через некоторое время мистер Вули поднялся на ноги, но по-прежнему был как в тумане. Бентли, опасавшийся самого худшего и проявлявший это каждым движением своего тучного тела, прислуживал им. Они ели, они пили воду со льдом, они вели вежливый разговор. В перерывах между всем этим восхищались анемонами. Процесс употребления пищи в пищу совершенно не интересовал мистера Вули. Он отложил вилку и оперся подбородком о ладонь. Смотрел, как ест его дама, дивился однородной бледности всей ее кожи. И как, в самом деле, не падает платье?
— Оно приклеено, — с показной застенчивостью ответила она, хотя он вслух ничего не сказал. — Дорогой, у вас такие красивые большие карие глаза.
— Я вижу вас насквозь, — проговорил он тихим напряженным голосом.
Она покраснела от удовольствия.
— Дорогой… — это прозвучало с придыханием.
— И что же это во мне такое, — спросил он индифферентным тоном, — что так привлекает людей? Я часто об этом думаю.