Лошадь отвернулась.
— Рамми, — начал мистер Вули, — мы пришли поговорить. — Итак, во-первых…
Сара прервала его шепотом:
— Давай сначала я, а если она не станет слушать, попробуешь ты…
Мистер Вули не возражал. Он предоставил сцену дочери.
Сначала Рамми никак не шла на контакт. Она вела себя как лошадь, притом очень глупая лошадь. Вули с дочерью это немного смутило, потому что можно аргументировать с лошадью, если она хоть как-то проявляет свое понимание и участие в разговоре, но когда ты высказываешь абстрактные понятия существу, которое лишь топает копытами и жует и даже делает то, что позволительно лошади и непозволительно человеку делать в обществе, — ну, тогда трудно не потерять нить собственной мысли. Сара в самом деле запнулась и умолкла. Она взглядом воззвала к отцу.
— Бесполезно, — послышался голос. — Совершенно бесполезно.
Проговорил это Свенсон. Он стоял у входа.
— Если бы эта лошадь была моя, — продолжал Свенсон, — я не стал бы с ней разговаривать попусту, а взял бы и пристрелил!
У Рамми чуть шевельнулись уши, хвост начал подергиваться. Она продолжала жевать.
— Ей одиноко, — вздохнула Сара.
Тут Рамми подняла голову и устремила на нее тоскливый взгляд — так может одна женщина посмотреть на другую.
— Она поняла! — обрадовалась Сара. — Ей чего-то хочется, я думаю. Овса?
Рамми помотала головой.
— Да она и так уже толстая, как свинья, — заметил Свенсон, сплевывая. Копыта Рамми громко пробарабанили по доскам: она тщетно пыталась выбраться и убить Свенсона.
— Уйдите, Свенсон! — приказал мистер Вули. Когда шофер исчез, Рамми немного успокоилась, хотя дышала еще тяжело.
— Видишь? — спросила Сара.
— Нет, — признался мистер Вули: он не ввдел.
— Тебе нужно общество? — обратилась Сара к лошади.
Никакого ответа.
— Спроси, может, она хочет бутылку шампанского? — посоветовал мистер Вули. Лошадь не захотела. Какую-нибудь бутылку? Нет.
— Туфли?
Тоже никакого энтузиазма.
Мистер Вули начал проявлять беспокойство. Столько слов, а результатов никаких.
— Спроси у нее, — мрачно предложил он, — не желает ли она побриться и подстричься.
Рамми взглянула на него. Взгляд был уничтожающий, презрительный.
— Знаешь, Рамми, — продолжала Сара, — ты все же должна прислушаться к доводам разума. Отец попал в ловушку, которую ты ему устроила, и теперь не находит покоя.
Рамми медленно, злорадно улыбнулась.
— Получается, — внушала ей Сара, — что он должен ходить полупьяный, как сейчас, иначе жизнь становится невозможной. А все из-за того, что получил дар знать о себе то, что думают о нем другие. — Рамми осклабилась. — Ему плохо, — продолжала Сара. — Но, Дженнифер, тебе ведь тоже не очень хорошо, а? Ты заперта в теле лошади. Очевидно, выбраться ты не можешь, так как если бы могла, то уже выбралась бы. Мне, — убежденно проговорила Сара, — такая жизнь не понравилась бы. В конюшне пахнет приятно, если не нюхать круглые сутки. Ты поддерживаешь свой дух, думая, как тяжело приходится отцу, но стоит ли тебе самой страдать ради этого? Может, придумаем какой-то компромисс? Мы постараемся высвободить тебя отсюда, но прежде ты должна снять заклятье с отца…
У лошади потухли глаза, она понурила голову. Очевидно, Сара точно оценила ее положение.
— Ты мне доверяешь? — спросила Сара.
По морде лошади можно было при желании понять следующее: «Нет, черт возьми. А ты бы мне доверяла?»
— Но мы можем доказать, что намерения у нас вполне серьезные. Мы постараемся сделать твои дни не столь одинокими, даже приятными.
А в широкие двери конюшни заглядывал день… Теплый, тихий, с пылинками в лучах солнца. По саду бродили на длинной привязи коза и осел. Лошадь переводила взгляд с девочки на мужчину. Необычная была сцена, можно сказать. Лошадь прислушивалась к полнейшей тишине, ее серые губы время от времени подергивались. Сара, продолжая взывать к ней, энергично жестикулировала, как бы повязывая свои аргументы бантиками.
— Если б ты была женщиной, — говорила Сара, — было намного проще. Чулки, я бы сразу предложила чулки. Но тебе чулки не нужны, верно?
Длинная голова печально кивнула, из больших коричневых глаз выкатилось по большой слезе — они покатились с лица, которое представляло собой один нос, если думать о лошадиной морде как о лице.
— Мне очень жаль, — быстро проговорила Сара. — Ужасно жаль!
— Отчего? — поинтересовался мистер Вули.
— Ей обидно слышать такое, — прошептала Сара. — Ну конечно же, ей не нужны чулки, с такими-то ногами. Как все сложно. — Сара вздохнула и, чтобы лучше думалось, достала пудреницу (первую в ее жизни) и накрасила губы. Отец смотрел на это с не меньшим удивлением, чем лошадь.