Она метнулась к двери.
ГЛАВА 1
Мэнсо брился, когда в дверь забарабанили. С обернутым вокруг бедер полотенцем, с мыльной пеной на подбородке и одной щеке, он крикнул: «Одну минуту!» — и вновь поднял бритву.
Но в дверь продолжали барабанить, да еще он услышал голос Донны. Хотел крикнуть ей, чтобы подождала, но истерические интонации заставили его передумать. Он направился к двери, с бритвой в руке, все в том же полотенце.
— Я брился. Не ждал тебя… что случилось?
Такой он ее еще не видел. Бледная, трясущаяся, с безумными глазами. Мэнсо хотел что-то сказать, сдержался, повернулся, чтобы закрыть дверь. Когда он вновь посмотрел на Донну, та снимала платье.
— Послушай, крошка…
Ее глаза полыхнули огнем.
— Никогда не называй меня крошкой.
— Не понял.
Она тяжело дышала. Он смотрел на нее во все глаза и действительно ничего не понимал. В Вегас он приехал три недели назад, две последних спал с ней и действительно впервые видел ее в таком состоянии. Она от души веселилась на вечеринках, вела себя более чем сдержанно в казино, пылала жаром в постели. И никогда не впадала в истерику.
— Я вымылась под душем. Я почистила зубы. Снова встала под душ. Горячий душ. Горячий, как кипяток. Эдди, пожалуйста, я не могу сейчас говорить, просто не могу. Душ был горячим, а я замерзала, замерзала, замерзала. Я хочу, чтобы меня согрели, хочу очиститься.
Он ждал.
— Уложи меня в постель. В постель. И ляг со мной. Можешь ты это сделать? Сможешь ты уложить меня в постель? Сможешь?
Потом он закурил, позвонил в бюро обслуживания, попросил принести лед. Наполнил два стакана, вернулся в спальню. Свой она осушила залпом, Мэнсо принес ей второй.
— Я тебе этого не говорила, но я в некотором роде проститутка.
— Я догадывался.
— Правда? Неужели я выгляжу такой дешевкой?
— У любительниц такого опыта быть не может.
— Я серьезно. Как ты догадался?
— Сложил два и два. Вегас, этот отель, ни мужа, ни работы. Ты говорила, что танцуешь, а у танцовщицы ноги и мышцы не такие.
— Я не догадывалась, что ты об этом знаешь. Ты же ничего не говорил. Тебя это тревожит?
— Еще как. Просто превратило в импотента.
— Не шути.
— Сожалею…
— Нет, нет, сожалеть надо мне. Да и от шуток хуже не будет. Но ты ничего не чувствуешь?
— Разве что гордость. Получаю то же самое и даром. О чем ты хочешь поговорить со мной, Донна?
— Я?
— Видишь, едва ли тебе сегодня вспомнились слова монахинь, которые убеждали тебя, что плохие девочки после смерти попадают в ад. Если не хочешь обсуждать со мной воспоминания детства, я возражать не стану. Тем более, шестое чувство подсказывает мне, что поговорить ты хочешь о другом.
— В ад, значит. После смерти. А тебе приходилось стоять на пороге смерти?
— Да.
— Кто-нибудь направлял на тебя оружие, и ты уже думал, что сейчас умрешь?
— Да.
— Правда? А что потом?
С его губ едва не сорвалось: «Потом меня убили», но он вовремя понял, что в данной ситуации подобная шутка неуместна.
— Случалось такое в армии, многократно. Или мне удавалось выстрелить первым или кто-то приходил на помощь.
— Мне сказали, что он банкир. Важная шишка, банкир, но по его разговору и манерам не чувствовалось, что он банкир. Естественно, и у банкира могут быть самые невероятные сексуальные фантазии, но он такой же банкир, как я — парень. Он…
— Начни сначала.
— Я подумала, что он банкир букмейкеров. Или старший букмейкер. Его могут называть и банкиром, потому что он не рядовой букмейкер.
— Начни сначала.
Она повернулась к нему. Их взгляды встретились.
— Я уже в порядке.
— Я знаю, — кивнул он. — Можешь начать сначала?
— Хорошо.
Он не прерывал Донну. Истерика осталась в прошлом, так что девушка смогла достаточно связно все изложить. Мэнсо изредка прикладывался к стакану и думал о том, что полковник, несомненно, прав. Ты должен провести линию через человечество, пусть волнистую, но линию. На одной стороне окажется Добро, на другой — Зло. Добро и зло есть в каждом, чего уж это отрицать, и самый последний негодяй тоже чей-то сын. Знать это хорошо, но когда вопрос вставал ребром в решающий момент, все оттенки пропадали и предстояло четко определять, где — Добро, а где — Зло. Судный день наступал семь раз в неделю.
Когда ее слова иссякли, Мэнсо поднялся.
— Оставайся здесь. Где выпивка, ты знаешь. Никуда не уходи.