Я любил бывать у Кулакова на озере. Мы вместе ловили рыбу, разделывали и обрабатывали ее, вместе занимались собаками. Их у Кулакова было два десятка, и дел хватало. Бывало, возишься целый день, а работе и конца не видно. И это постоянное пребывание среди собак научило меня понимать многие тонкости их поведения, их нравы и склонности. Я и раньше не думал, что все собаки одинаковы, а теперь просто поражался многообразию их характеров. Кого только среди собак не было! Так, коренник Бурун, обычно покладистый, в лямке зверел и без разбора бросался на встречных и поперечных; Варнак мог нашкодить не хуже самой заурядной кошки, а второй коренник, Кучум, несмотря на свою поистине медвежью силу, отличался невиданным среди собак миролюбием. Были собаки-уг-рюмы вроде бородатого Чука, который все время о чем-то думал и оживлялся только при виде колоды с кашей; был, наконец, Маленький — странная, изворотливая и коварная собака, доставлявшая всем немало хлопот. Угольно-черный, с вечно красноватыми, словно от недосыпа, глазами, умный и злой, как сатана, Маленький являлся непременным участником всех собачьих интриг, организатором и вдохновителем всех смут, заговоров и путчей. Его озабоченную морду можно было увидеть за любым углом, из-за которого он выглядывал, как заправский филер, а от его навязчивого, пристального взгляда становилось не по себе. Я бы не удивился, обнаружив у Маленького рога — очень уж он смахивал на князя тьмы в одном из своих обличий, коим, как известно, несть числа, или, на худой конец, на одного из тех, кто знается с ним. В середине века такую собаку наверняка сожгли бы на костре.
Но в природе все уравновешено, и антиподы существуют в ней на каждом шагу. Был антипод Маленькому и в упряжке — пес по кличке Веселый. Он обладал редкой для собак особенностью «улыбаться». Всякий раз, когда произносили его имя, он не вилял хвостом и не лебезил, и приподнимал и смешно растягивал верхнюю губу, будто и в самом деле улыбался. Веселый первым из собак упряжки признал меня, и я полюбил этого отзывчивого и прямодушного пса и, забыв предупреждение Кулакова, стал отличать его от остальных. Кулаков, заметив это, отругал меня, и я прекратил опекунство над Веселым, но, как оказалось, было уже поздно. Собаки уже успели причислить его к любимчикам и затаили месть. И во время одной из кормежек разыгралась поистине иезуитская сцена. Ее «постановщик», Маленький, сделал вид, что не поделил кусок со своим соседом, и собаки, рыча, схватились. В одну секунду Маленький был повержен. Вскочив, он очертя голову бросился прямо под ноги Веселому, явно ища у него защиты. Веселый так его и понял и, оторвавшись от каши, показал обидчику Маленького клыки. Это было равносильно тому, как если бы разозленному человеку подставили под нос кукиш. Обидчик Маленького буквально захлебнулся от ярости и набросился на Веселого. Но тот при всем своем добром нраве был неплохим бойцом и встретил противника как надо. И в этот момент ему в спину вцепился Маленький. Остальные собаки, будто ждавшие сигнала, побросали еду и вмешались в схватку. Веселый был сбит с ног, и только грозный окрик Кулакова остановил расправу.
Я был ошеломлен внезапностью и вероломством нападения, а когда опомнился, драки как не бывало. Собаки вновь уткнулись в колоду, исподтишка поглядывая на Веселого, который в стороне зализывал прокушенную лапу.
— Пропал пес, — хмуро сказал Кулаков. — Придется запродавать, тут ему все равно жизни не будет.
— А может, обойдется?
— Нуда, держи карман шире! Рано или поздно ему устроят «темную» Здесь есть такие спецы по этому делу — закачаешься.
Так Кулаков лишился Веселого, которого через несколько дней обменял на другую собаку.
Но самыми колоритными фигурами в упряжке были два ее вожака — Пират и Боксик. Первый полностью оправдывал свою кличку: мощный, отличавшийся абсолютным бесстрашием, он был для собак, как говорится, и царь и бог, и воинский начальник. Правда, Пират чуть-чуть прихрамывал, но это не мешало ему наводить в упряжке порядок и дисциплину. Ретивых, которые пытались держаться независимо, он трепал с такой беспощадностью, что их приходилось отнимать у него.
Боксик, несмотря на свое уменьшительно-ласкательное имя, тоже был хорош. Собаки его, как и Пирата, боялись, но для Бок-сика этого было мало. Его ущемляла главенствующая роль Пирата: он чувствовал, что Кулаков, хотя и относится ровно к ним обоим, в душе благоволит Пирату, и это не давало Боксику покоя. Он давно бы схватился с Пиратом, но Кулаков зорко следил за вожаками и в корне пресекал всякие их попытки выяснить отношения.
Но при всей пестроте своих личных свойств и качеств собаки ухитрялись уживаться и не доводить дело до крайностей. Инциденты, конечно, случались, например, драки между собой, но это не были те коллективные расправы, когда на провинившегося наваливаются всем скопом. Так поступали лишь с теми, кто так или иначе нарушал неписаные правила стаи, кто желал хитростью или обманом извлечь выгоду из общего равноправия. Против таких «голосовали» все, и в особо тяжких случаях виновному выносили смертный приговор. Никакому обжалованию он не подлежал, и несчастного могло спасти лишь бегство из родных мест, потому что даже людское заступничество не помогало — как бы ни охраняли приговоренного, собаки всегда находили возможность расправиться с ним. Тут вступала в действие круговая порука, когда никто не подавал и виду, что что-то замыслил, и все жили только одним — непроходящим желанием подкараулить, выследить неугодного и свести с ним счеты.