Кулаков встретил меня возле каюрни.
— Ты вот что, — сказал он, — ты не думай, что будешь ходить к нему каждый день. Пока он не станет вожаком — будешь поглядывать издали.
— А зачем же тогда пригласил?
— Тебя пожалел! — ухмыльнулся Кулаков. — В общем, вот что я тебе скажу, Боб. Целоваться ты к нему не лезь. Посиди посмотри, но чтоб без никаких, понял?
— Зануда ты, а не человек. «Посиди посмотри!»
Но на Кулакова никакие слова не действовали- Он впустил меня в каюрню, вошел сам и закрыл дверь.
Собаки поначалу не признали меня — три недели, что я здесь не был, это срок — и подняли было лай, но быстро разобрались, кто есть кто, и снова улеглись в своих углах. Не лег только Дик. Насторожив уши, он, не отрываясь, смотрел на меня, и в его желтых волчьих глазах перемешались удивление, радость, неверие. Все это время он ждал меня, это было ясно с одного взгляда, и я понял, что обещание не подходить к Дику, которое я только что дал Кулакову, — глупость, обещание безответственного человека, черная неблагодарность по отношению к существу, не могущему на словах высказать ни жалобы, ни протеста, а живущего лишь надеждой на встречу с тем, кому сызмальства были отданы все привязанности и все страсти одной-единственной любви, какой только и любят животные.
— Ты как хочешь, Женька, а я подойду.
Кулаков бросил на меня свирепый взгляд, но я уже начал претворять свой план. Он возник у меня мгновенно, и суть его состояла в том, чтобы и овцы остались целы, и волки были б сыты. Поэтому, не давая Кулакову опомниться, я направился к углу, где лежал Пират — моя задумка заключалась в одном: обласкать всех собак по очереди и, продемонстрировав тем самым уважение к равенству и демократии, добраться в конце концов до Дика.
— Пират, Пиратушка, — сказал я, присаживаясь перед вожаком на корточки и гладя его по голове.
Пират вильнул хвостом и поднял на меня глаза, стараясь понять, чего я хочу. А я тем временем перешел к другой собаке, к третьей и наконец оказался рядом с Диком. Он по-прежнему не сводил с меня глаз, тоненько поскуливая от нетерпения, и когда я подошел к нему, сунулся холодным носом в мои ладони и стал торопливо лизать их, словно боялся, что я вот-вот уберу руки.
— Ну что ты, что ты, Дик, — бормотал я растроганно, склонившись над ним и трогая его лоб. брови, загривок и поврежденное ухо. Я жадно разглядывал Дика и нашел, что он похудел, но это никак не отразилось на его мощи. Наоборот, от ежедневной тяжелой работы его мышцы налились новой силой и так и перекатывались под кожей.
Кулаков за спиной многозначительно покашливал, давая понять, что наша семейная сцена чересчур затянулась. Не желая нервировать его, я отошел от Дика.
Настроение у меня было лучше некуда, я шутил с Кулаковым, но он слушал меня рассеянно, думая о чем-то своем. Я не стал больше приставать к нему. Мы пожали друг другу руки и разошлись по домам. На улице пуржило, и я с грехом пополам добрался до своего жилья. Быстро протопил печку и вскипятил чай. С удовольствием выпил стакан, а потом забрался под меховое одеяло. За окном все сильнее дул ветер, я слушал его высокий посвист и думал сразу о многих вещах. И незаметно уснул.
До Нового года оставалась всего неделя, и хотя снега завалили поселок, зимний солнцеворот был уже позади, и дни, пусть и по капле, но прибывали. Начавшаяся было пурга так и не набрала силу, погода установилась на редкость спокойной, чего нельзя было сказать об атмосфере в кулаковской упряжке. Там, говоря образно, указатель ветра достиг отметки «шторм», и центром всех возмущений был треугольник ПБД: Пират — Боксик — Дик. Каждый из них горел желанием доказать свое превосходство, но особенно, как ни странно, старался Боксик. С ним произошла неожиданная метаморфоза: если раньше он вполне уживался с Пиратом, принимал его первенство, то с появлением в упряжке Дика его словно прорвало, и он с головой влез в междоусобицу. Положение нужно было немедленно нормализовать, и Кулаков понял это своим звериным чутьем.
Он пришел ко мне в середине недели — непривычно серьезный, я бы даже сказал, торжественный, как будто принес мне вызов на дуэль или приглашение на свадьбу.
— У тебя как завтра со временем? — спросил он.
Со временем у меня было туго. Год кончался, и все последние дни я сидел над отчетом, о чем и сказал Кулакову.
— Ерунда, — заявил он безапелляционно. — Час выкроишь. Завтра вожака будем выбирать.
Я вмиг позабыл о всяких отчетах. Как выбирают вожака — этого мне видеть не приходилось, хотя я и знался со многими каюрами. А событие это необычайно интересное, тем более что широкая публика не знает ни технической стороны дела, ни, что гораздо важнее, его натуральной подоплеки.