— Да не могу я, не могу, понимаешь? У меня полные трюмы! Штормовое предупреждение получено, понимаешь! А ты с собакой! Вернется твоя собака, никуда не денется!
— Не вернется, — сказал я. — Вы ее не знаете.
— Тьфу! — плюнул капитан. Он опять посмотрел в бинокль и, не сказав больше ни слова, исчез в рубке.
Минуты шли. Я до рези в глазах всматривался в воду. Иногда мне казалось, что я вижу Дика, но расстояние между нами быстро увеличивалось. Развязка приближалась, и я с отчаянием подумал, что сейчас прыгну в воду и поплыву к Дику, и тогда упрямый капитан непременно спустит шлюпку. И пусть меня судят потом, но я не дам утонуть Дику.
Я был в таком состоянии, что прыгнул бы. но тут на мостик снова вышел капитан. Поднес к глазам бинокль. Когда он опустил его и повернулся ко мне, его лицо выражало изумление.
— Плывет! — сказал он. — Это надо же! — И протянул мне бинокль.
Приближенные большим увеличением, волны казались водяными горами. Сначала я никак не мог зафиксировать бинокль, мешала качка, но я сосредоточился и наконец разглядел Дика. Видна была только его голова — оскаленная пасть, плотно прижатые уши. Он изо всех сил боролся с волнами, но чувствовалось, что он уже сильно устал. Я не мог больше смотреть.
— А. черт! — зло сказал капитан. Он быстро вошел в рубку, и я услышал звонки машинного телеграфа. Задрожав, бот по крутой дуге стал разворачиваться на обратный курс. Неожиданный маневр, видно, озадачил механика, потому что он высунулся из машинного люка и что-то закричал капитану. Но тот не ответил ему, напряженно всматриваясь в воду.
Теперь все зависело от того, успеем ли мы помочь Дику. Я спустился на палубу и встал возле самого борта. Здесь же, на палубе, сгрудились и те из команды, кто не был занят делами: все уже знали о необычном происшествии и теперь старались предугадать его исход.
— Ты, кореш, отойди-ка от борта, — посоветовал мне боцман. — А то еще сверзишься. Если успеем — вытащим твою собаку и без тебя.
Но я отмахнулся от боцмана.
Бот подоспел к Дику вовремя. Он уже захлебывался, когда судно легло в дрейф. Дик был рядом, в каком-нибудь метре, и я, перегнувшись через борт, схватил Дика за ошейник. Мне на помощь поспешил боцман, и мы в четыре руки подняли Дика на палубу. Совершенно измученный, он все же нашел в себе силы отряхнуться от воды, а затем кинулся мне на грудь. Я обнимал его, целовал и плакал…
В Петропавловске я упросил летчиков с рейсового Ту-104 взять Дика на борт. Летчики особо не сопротивлялись — Дик так понравился им, что они даже не вспомнили про намордник, в котором, по правилам, должна перевозиться такая собака, как Дик. Через одиннадцать часов полета мы были в Москве, откуда я дал «молнию» Кулакову.
Вот и вся история про Дика. Он прожил у меня до самой смерти, и после него я больше не заводил собак. Но через много лет, вспоминая прекрасные времена молодости, написал стихотворение о собачьем вожаке. И хотя он в стихотворении не назван, это, конечно, Дик.
ВАДИМ КИРПИЧЕВ
АМЕРИКАНСКИЙ АКВАРИУМ
— Это было давным-давно, когда в Америке победил коммунизм. Выручать Штаты позвали меня.
Дед стал прикуривать свою ферцингорейскую трубку, память о сражениях с элдуйскими князьями. Раз сто он уже рассказывал, как в одиночку сокрушил империю планеты Таргар, но об Америке мы с пацанами слышали впервые.
Эх, на вечер мы хотели отпроситься в Париж и накостылять тамошним гаврошам, но сперва в Лицее задержали, дома я бабкино блюдо разбил, у матери пирог подгорел — пришлось остаться. А насчет Америки дед никого не удивил. Четырнадцать лет у меня за плечами, кое-что видел и привык — вечно ее кто-нибудь спасает. Хлипкая она, Америка.