Камин потух.
Васькес заволновался, когда «Рюрикович» вынырнул в Плеядах.
— Я думал: наше задание в Нью-Йорке.
— Ты не ошибся.
— А что мы делаем в космосе?
— Мог бы догадаться — ищем планету победившего коммунизма.
— Божье мой! Неужели такая есть во вселенной?
Пришлось поведать побледневшему до синевы креолу древнюю легенду о «Флаурмее».
Тыщу лет тому назад, когда мир узнал безжалостную напасть русской конкуренции, отряд калифорнийцев отчалил к звездам, дабы навеки избегнуть дьявольского изобретения и там, в неведомых мирах, воссоздать земной рай. Назывался их корабль «Флаурмей». С той поры и бродят по галактике легенды о чудной планете, где построен стопроцентный американский коммунизм.
— Hatna задача — отыскать эту планетку. Понял, Васькес?
Напарник кивнул, но в глазах Васькеса надолго остекленел вопрос: на хрена мне, кубинцу, еще и калифорнийский коммунизм? Ничего, пусть подумает.
За три недели мы пропахали весь треугольник Электра-Астеропа-Майя, где, по слухам, скрывалась красная планета. Коммунизм по дороге не попадался. «Косагр не может не выполнить задание». Чеканная строка боевого устава все чаще гремела в голове. Нервничал и ничего не понимающий напарник. Пришлось обратиться к тонкостям теории.
— Что есть коммунизм, Васькес? Это заразная социальная чумка! И прививку от нее мы сыщем только в зараженном организме. Конечно, ты скажешь, и теоретически будешь прав, что проще уничтожить Америку, но…
Теорию прервал возопивший благим матом кубинец:
— Божье мой, Ванья, взгляни на экран! Вот он, комьюнизм!
Точно. Планета была в форме куба.
Отправляясь в земной рай, я взял самый большой калибр. И еще кое-что.
Пахло на планете неважно. Но ни заводов, ни дорог, только стальные пирамиды были видны по горизонту. И маленький городок, красневший крышами в долине. Один на всю планету.
Где же коммунизм?
Лишь увидев первого колониста, я смог перевести дух. Это был ковбой без лошади. В черной шляпе, стройный, он палил из кольта по бутылкам, мальчишка.
Следом попался рыбак. Удил он в оранжевой реке.
— Как улов, браток?
Заржав, мужик посмотрел на меня в восхищении. Гм. При коммунизме прослыть остряком — раз плюнуть.
— Ты даешь! Хлебни-ка, детина, — протянул бутылку рыбак, — сам гнал!
— Спасибо.
— Как знаешь. Да хранит тебя робог!
И он показал почему-то под землю.
Мне некогда было точить лясы с безумным мужиком. Задание торопило, и… тут я увидел ее.
Пацаны, когда-нибудь вы поймете меня, это была настоящая женщина, а не нынешний суповой набор в брючках. Повернувшись спиной, она малевала на пригорке картину. Я не мог разглядеть цвет ее волос — столь крут был подъем.
— Превосходно!
Дама не испугалась. Здесь люди не боялись людей.
— Вам нравится?
— Очень.
— Я имею в виду картину.
Пришлось отвести взгляд от ослепительной блондинки. Гм. Нежная мазня. Зубастая челюсть горизонта сияла на холсте радугой.
— Как вам сказать…
Блондинка подсказала улыбкой: мне простится дежурный комплимент.
— Для женщины — гениально.
— Понятно, — она могла не только улыбаться, — вы заурядный женоненавистник!
— Не припоминаю, чтобы обо мне так мог сказать хоть один человек. Из носящих юбку.
— Тогда в чем дело?
— Видите ли, в женщине, занимающейся искусством, всегда есть что-то жалкое.
Фыркнув, она собралась, вырвала у меня мольберт и обожгла взглядом. Он обещал реванш. И меня аж в жар бросило от предвкушения этого реванша. Надо ли говорить, с какой грацией блондинка спустилась с холмика. Задуманное ей удалось вполне. Убедившись: я гляжу вслед — свистнула.
— Бегу, Джейн!
Измывающийся над бутылками дурачок сорвался с места. Улыбался щенком. Она же старательно не смотрела в мою сторону, феминистка…
Дед замолчал — опять в свой камин уставился. Только посасывал давно потухшую ферцингорейку.
Распахнулась дверь. Выскочившая на крыльцо бабка принялась лупить скалкой по диффузной пси-антенне. Бабушка обожала сериал «Похищение белокурой арверонки».
— Неделю прошу отремонтировать, но в этом доме нет мужчин!
В мою сторону не смотрела — взрослый человек, а всерьез дуется из-за какой-то древней, трехсотлетней посудины.
Очередной удар чуть не снес бетонное основание пси-диффузки. Дверь захлопнулась.
Первым перестал изображать поваленную статую Колька, самый смелый из нас.