ГЛАВА 3
— День прошел, подведем итоги, — проговорил Скоков давно уже привычную для своих сотрудников фразу. — Александр Григорьевич, прошу…
Родин раскрыл блокнот, просмотрел записи, и память, словно кинолента отснятого дня, вновь вернула его в кабинет Клеопатры — так он окрестил про себя директрису агентства недвижимости «Онега» Елену Владимировну Румянцеву, стройную тридцатилетнюю женщину с умными, располагающими к откровенности глазами.
— Прошу! — Румянцева царственным жестом указала на кресло. — Чем могу быть полезна?
— Як вам по поводу одной вашей сделки, — как можно деликатнее проговорил Родин.
— Вы имеете в виду Добровольскую и Глазова?
— Да.
Румянцева склонила голову набок, задумалась.
— Александр Григорьевич, мы, конечно, можем поговорить с вами на эту тему, но… Мне кажется, что это пустая трата времени — и моего, и вашего.
— Почему вы так считаете?
— Это не я так считаю — суд. Он отдал предпочтение Глазову, ибо его завещание было оформлено раньше, чем ордер Добровольской. Суд также — на основании заключения экспертов — подтвердил подлинность документов обоих претендентов на квартиру. Вам этого мало?
Родин неопределенно пожал плечами.
— Иногда хочется увидеть лицо человека, который этот документ подписывал.
— Смотрите! — Румянцева надменно вскинула голову. — Видите?
— Разъяренную Клеопатру, — улыбнулся Родин.
— Вы что, еще и историей увлекаетесь?
— Ис-то-ри-я-ми, в которые попадают мои клиенты.
— Кто на сей раз ваш клиент?
— Игорь Николаевич Добровольский — сын Екатерины Васильевны Добровольской.
— А какое отношение он имеет к этой истории?
— Прямое. Его мать вышла из дома и… не вернулась. Я думаю, что ее постигла участь госпожи Коньковой.
— Ничего не понимаю! — воскликнула Румянцева. — Конькова утонула. А что случилось с Добровольской?
Родин указательным пальцем правой руки потер переносицу, что делал всегда, когда попадал в затруднительное положение. Он знал, что Конькова умерла, но понятия не имел, что явилось причиной ее смерти, поэтому признание Румянцевой повергло его в легкое замешательство.
— Где это случилось?
— В Пахре. На даче Глазова.
— А где в это время находился сам Глазов?
— На гастролях.
— Откуда вам все это известно?
— Как откуда? — возмутилась Румянцева. — Эта эстрадная певичка поставила нас в довольно щекотливое положение — запятнала честь фирмы, поэтому мы вынуждены были навести о ней кой-какие справки.
— И что вам удалось узнать?
— К сожалению, ничего существенного — аферистка! Это ж надо додуматься: завещать квартиру Глазову и одновременно продать ее нам! Она подставила нас! Облила грязью!
— Да, положение хуже губернаторского, — согласился Родин. — Но я хочу понять и Конькову. Она-то какую выгоду извлекла, составив завещание на Глазова?
— Прямую. Глазов завещал ей дачу.
— Значит, баш на баш?
— Вроде бы да. А дальше… Черти, пожалуй, не разберутся, что произошло дальше… Конькова продает квартиру нам и за свое коварство получает по заслугам — отдает Богу душу.
— Простите, а в чем ее коварство? Завещание в силе, жить негде… Так что смерть в ее положении — самый благоприятный и естественный выход. Вопрос в другом: кому ее смерть выгодна?
— Глазову.
— Абсолютно верно! Так что вы зря на Конькову бочку катите. Не она вас загнала в угол — Глазов!
— А доказать это возможно?
Родин снисходительно улыбнулся и нанес удар, после которого Румянцевой не оставалось ничего другого, как только протянуть ему руку дружбы.
— Я попытаюсь размотать эту историю с помощью журналистов — в «МК» ребята толковые, помогут.
У Румянцевой оказались крепкие нервы. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Она неторопливо закурила и, дав Родину почувствовать всю глубину и нежность своего взгляда, спросила:
— А нельзя ли обойтись без прессы?
— Вы боитесь, что это отразится на репутации вашей фирмы?
— Боюсь — не то слово, я просто-напросто потеряю всех клиентов.
— А каким образом вы их приобретаете?
— Вообще-то, это секрет, но если…
— Я принимаю ваши условия, — сказал Родин, убедившись, что добился своего. — Прессу к черту!
— Спасибо, — кивнула Румянцева. — Я открою вам секрет, но хочу, чтобы этот секрет секретом и остался.