— Нет. Решение пустить за Глазовым «глаз» мы приняли только десять минут назад. Смородкин им займется…
— Тогда срочно выясни у гаишников, кому принадлежит машина с номером — Ю 47–10 МН.
— Слушаюсь, господин полковник! — хохотнул Климов, забыв, что слово «господин» приводит Скокова в ярость.
— А чего ты веселишься? — вкрадчиво спросил Скоков.
— Клев пошел, — мгновенно утихомирился Климов. — У вас блокнот под рукой?
— Да.
— Пишите…
Румянцева: Говорите.
Глазов: Здравствуйте, Елена Владимировна! Глазов беспокоит, Виктор Павлович.
Румянцева: Догадалась…
Глазов: Елена Владимировна, я хотел бы искупить свою вину перед вами…
Румянцева: Каким образом?
Глазов: Предложить вам шикарную трехкомнатную квартиру на Тверской…
Румянцев: Кто хозяин?
Глазов: Людмила Борисовна Краковская…
Румянцева: Она уже составила на вас завещание?
Глазов: Елена Владимировна, побойтесь Бога!..
Румянцева: Оставьте Бога в покое. И меня. Вы — нечистоплотный человек, Глазов! Где пройдете — там и наследите. Я не желаю иметь с вами ничего общего! И прошу вас больше мне не звонить!
— Я должен был это предвидеть! — Родин выругался, легонько пристукнув кулаком по столу.
— Допустим, — кивнул Скоков. — Твои действия?
— Я бы склонил Румянцеву к сотрудничеству — уговорил принять предложение Глазова и… Остальное — дело техники…
— А тебе не кажется, что весь этот разговор — туфта? Ведь Глазов прекрасно знал, что его пошлют к чертовой матери! Но позвонил… Почему?
— Вы хотите сказать, что он действует по чьей-то указке? — спросил Красин.
— Не исключаю.
Красин пожал плечами, посмотрел на Родина и улыбнулся.
— Не огорчайся. Завтра-послезавтра твой Глазов найдет себе нового покупателя и… На этот раз, я думаю, ему не вывернуться.
— Посмотрим. — Скоков собрал со стола бумаги и спрятал в сейф. — До завтра, други мои!
— А что завтра? — спросил Родин, вставая.
— Будет день — будет пища, — сказал Скоков, направляясь к выходу. — А хочешь Краковской займись. Она, по-моему, еще в работе.
— А что именно вас интересует?
— Каким образом эта барышня отхватила квартирку в центре Москвы, в двух шагах от «Интуриста».
— Она заслуженная артистка России.
— Заслуженной она стала, когда устроила удовольствие режиссеру, а квартиру ей гэбэшники дали. — Скоков резко обернулся. — Кто? Кому ее передал Редькин из рук в руки?
— Выяснить это несложно, — сказал Родин. — Но… Мы ведь не Краковскую ищем — Добровольскую.
— Спасибо за информацию, — язвительно заметил Скоков. — Добровольскую тебе завтра Климов на блюдечке с голубой каемочкой преподнесет. А чем мы его отблагодарим? Еще одним трупом? — Он ядовито усмехнулся и перевел взгляд на Якова. — Подбросишь до хаты?
— Только с разрешения Добровольского. — Яша развел руками и улыбнулся. Не выдержали и Красин с Родиным — умел он, черт, улыбаться!
ГЛАВА 4
Легко говорить о смерти, когда абсолютно здоров. Сей афоризм Глазов вспомнил, когда открыл глаза и вынырнул из обморочного состояния, в которое поверг его Добровольский. Руки и ноги, перетянутые шнуром, онемели, голова трещала— то ли от удара по лицу телефонным аппаратом, то ли от коньяка, которым Добровольский насильственно наполнил его желудок, скулы ломило от загнанной в рот картофелины, нос, набитый засохшей кровью, с трудом втягивал застоявшийся комнатный воздух, печень при каждом вздохе-выдохе взбухала, упиралась во что-то острое, и тогда по всему телу прокатывалась тупая ноющая боль. Но все это было ничто по сравнению с жаждой. Организм не просил — требовал воды, грозя коротким замыканием и пожаром, и Глазов ругал себя последними словами за свое ослиное упрямство в разговоре с Добровольским, уже искренне не понимая, почему сразу не сообщил ему то, что самого так долго мучило, приводило в недоумение, заставляло по ночам вскакивать с кровати и мерить до утра неровными шагами комнату.
Дети актеров, музыкантов и других творческих профессий совершают в своей жизни, как правило, одну и ту же ошибку — идут по стопам родителей. Не избежал этой ошибки и Виктор Глазов. По протекции отца, народного артиста СССР Павла Глазова, он поступил в театральное училище и, проучившись четыре года, получил свободный диплом, который давал право остаться в Москве, но не гарантировал работы — желающий выйти на сцену столичного театра должен был пройти конкурс. Виктор — опять-таки не без помощи отца — одолел и это препятствие и, став полноправным членом труппы Московского молодежного театра, в скором времени заработал самое обидное для актера прозвище: Штаны — бездарь. И бросился за разъяснениями к главному режиссеру. Тот спокойно выслушал его и спросил: