Через несколько дней пожелание Глазова сбылось — Добровольская как сквозь землю провалилась. Вышла из дома и… с концами, только ее и видели!
На этот раз Глазовым овладел не просто страх — ужас. Он уже не знал, что и думать — то ли он действительно обладает телепатической силой, способной умерщвлять людей, то ли есть кто-то, кто повинуется ему, как Джин из бутылки, беспрекословно выполняя его приказы. Так это или иначе, но виноват в любом случае он, Глазов! И, видимо, ему придется и расплачиваться. И за смерть Коньковой, и за смерть Добровольской!
Глазов засыпал с этой мыслью и просыпался. Утром чувство вины пропадало, вечером — возвращалось, и он, размышляя над этим феноменом, в конце концов пришел к выводу, что все случившееся с ним — отмщение за Нину, возмездие, которое обрушилось на него свыше.
— Вы мне верите? — с надеждой в голосе спросил Глазов.
— Хочу верить, — сказал Добровольский. — И поверил бы, если бы не читал в детстве Николая Васильевича Гоголя — «Вий»!
Глазов неожиданно рухнул на колени, осенил себя крестным знамением.
— Все, что я сказал, правда. Клянусь!
— Теперь мелодрамой попахивает, — язвительно заметил Добровольский. — Встаньте!
Глазов медленно, с трудом поднялся. Взъерошенный, с разбитой физиономией, с перепуганными насмерть круглыми глазенками он был похож на карманного воришку, пойманного на месте преступления.
Добровольский улыбнулся.
— Вы не находите, что ваша квартирка сильно смахивает на булгаковскую — в ней только говорящего кота не хватает?
— Я и сам об этом уже думал, — кивнул Глазов. — Чертовщина какая-то!
— Любопытная ситуация… — Добровольский задумчиво закружил по комнате, пытаясь представить в своем положении ментов, от которых всю жизнь бегал. Что бы они предприняли? В какую сторону навострили бы лыжи? По всей вероятности, постарались бы выяснить, кто, кроме Глазова, был заинтересован в исчезновении Коньковой и его матери. Действительно, кто? Но сколько ни ломал голову над этим вопросом, ответа не находил и в конце концов пришел к довольно странному, впечатляющему для себя выводу: работа у ментов — умственная, ибо им, прежде чем броситься в погоню за нарушителем, необходимо определить дорогу, по которой этот нарушитель дернул, а дорог у последнего — до и больше!
Добровольский сочувственно щелкнул пальцами, вытащил из спортивной сумки телефон, который он привез Глазову вместо разбитого накануне, подключил к сети и, услышав гудок, набрал номер Скокова.
— Здравствуйте, Семен Тимофеевич! Добровольский беспокоит…
— Очень приятно. Не могли бы вы ко мне в контору подъехать?
— Не составит труда.
— Спасибо. Жду вас.
Добровольский положил трубку, взглянул на часы, затем — на Глазова.
— Виктор Павлович, у меня к вам просьба: не выходите, пожалуйста, из дома до моего звонка.
Глазов печально усмехнулся.
— Куда же я с такой физиономией пойду? В театр?
— В театре вас, пожалуй, не поймут. Вы правы. А вот любимая женщина, возможно, примет и пожалеет. Есть у вас таковая?
— Мне не до шуток, Игорь Николаевич. Я сейчас чувствую себя повешенным, у которого лопнула веревка и который чудом остался жить.
— Вам что, приходилось играть на сцене декабристов?
— Приходилось.
Добровольский презрительно фыркнул.
— Все мы задним умом крепки! — Он хлопнул дверью и заспешил вниз, на улицу, где его терпеливо ждал Яша Колберг.
Секретно
Начальнику
2-го отделения 3-го отдела МУРа
подполковнику милиции КЛИМОВУ К И.
СПЕЦЦОНЕСЕНИЕ
На Ваш запрос сообщаю: машина марки «Жигули» номер Ю 47–10 МН зарегистрирована на г-на Кожина Вадима Николаевича, проживающего по адресу: Москва, Лялин пер., д. 8, кв. 37.
— Ничего не понимаю, — сказал Красин. — Добровольского возит Яшка… А зачем ему сопровождение?
Климов не сразу уловил суть вопроса: с него еще не схлынула злость после разговора с Добровольским, который своей самодеятельностью — допросом Глазова — перепутал ему все карты, поэтому, прежде чем ответить, он автоматически повторил вопрос и только тогда, усмехнувшись, задумчиво проговорил:
— Объяснил так: охрана!
— Понятливый сукин сын! — вздохнул Красин и, помолчав, признался: — Это я ему посоветовал соблюдать крайнюю осторожность.