— Да.
— А кто?
— Хорошие ребята. Будь здорова! — Родин выпил и, закусив икоркой, спросил: — Тебя кто интересует, Крайников или неандертальцы?
— Неандертальцы. Они воровали в силу необходимости— выжить.
— Правильно. Так вот, Дерюгин, чтобы выжить, взял кредит у Крайникова, но отдать деньги в положенный срок не смог…
— И ему включили счетчик.
— Верно. И счетчик молотил до тех пор, пока господин Крайников не превратился в хозяина этого ресторана…
— Дальше можешь не рассказывать, — проговорила Кудимова. — Когда Крайников взлетел на воздух, то господин Климов, у которого на все события собственное мнение, решил, что это дело рук Дерюгина. Так?
— Крайникова убрали свои — он зарвался.
— Тогда… — Кудимова на секунду задумалась… — Тогда все проще пареной репы… Если ты знал, что Дерюгин чист… В общем, ты выделил его дело в отдельное судопроизводство, и он отделался легким испугом. Я права?
— Не совсем, — сказал Родин. — «Выделил» его Климов, нос моей подачи.
— А с чьей подачи он Глазова арестовал?
— Скокова. — Родин зацепил вилкой маринованный грибок, но до рта не донес. — А ты… Откуда ты знаешь, что Климов арестовал Глазова? Чья информация?
— Добровольского.
— Чего он еще тебе наговорил?
— Что не верит в виновность Глазова.
— Почему?
— Добровольский признался мне, какой допрос с пристрастием он учинил Глазову. И тогда я поняла, что вы сдали Глазова. А вот зачем — не пойму. Может, ты расскажешь?
Разглашать версию Скокова в планы Родина не входило. Не потому, что он не доверял Кудимовой, а в силу суровой необходимости, привычки, ибо, проработав пятнадцать лет в МУРе, прекрасно усвоил одно из немногих правил, которого придерживался всегда и везде: хочешь сохранить дело в тайне — молчи.
— Хорошо, — кивнул Родин. Он наполнил рюмки и, когда они выпили, поведал Кудимовой все, что знал и думал по этому поводу Скоков, и какие выводы сделал, исходя из его раздумий, лично он, Родин.
— Понятно, — сказала Кудимова, выслушав друга. — Значит, вы думаете, что за Клеопатрой кто-то стоит?
— Да. Для удобства мы его окрестили Марк Антоний.
— И вам необходимо его вычислить… — Кудимова уже не обращалась к Родину — размышляла вслух, и ее рассуждения, построенные на конкретных фактах, были похожи на торпеду, быстро и неотвратимо приближающуюся к вражескому кораблю. — А чтобы его вычислить, вернее, чтобы ваш Марк Антоний начал действовать, вам необходимо подбросить Клеопатре очередную жертву. Верно?
— Верно, — сказал Родин, кожей чувствуя приближающийся момент взрыва.
— Ну и кого ты выбрал в жертву?
— Тебя.
Взрыва, к великой радости Родина, не последовало. Кудимова отнеслась к его предложению с пониманием и тем особым спокойствием, которым наделены люди, избравшие своей профессией хождение по канату. Она маленькими глоточками допила свою рюмку и, помолчав, снова принялась рассуждать вслух:
— Значит, я должна навестить Клеопатру, представиться… допустим, массажисткой — они сейчас неплохо зарабатывают, — сказать, что выхожу замуж за какого-нибудь пуэрториканца, а потому желаю загнать свою квартиру, быстро и по хорошей цене. Я правильно поняла твою мысль?
Родин облегченно вздохнул: не ожидал, что Кудимова с такой легкостью примет его предложение.
— Правильно.
— Ты меня за этим в кабак пригласил?
Родин понял, что рано возликовал: торпеда — самонаводящаяся и, не поразив цель с первого круга, уйдет на второй, более узкий, и те-перь-то уж она его достанет. Точно достанет!
— А разве это плохой предлог? — спросил он, скрывая за улыбкой растерянность и смущение.
— Такие вещи в рабочем кабинете предлагают, — зло отчеканила Кудимова. — А в этом… — Она, словно выискивала обидчика, повела рукой, наткнулась взглядом на самодовольную рожу Иванушки-дурачка и выплеснула на него душивший ее гнев. — А из этого кабинета на таких вот печках по блядям шпарят!
Музыканту, чтобы отшлифовать свое мастерство, необходимо закончить консерваторию, скульптору — Академию художеств, а человеку, желающему, чтобы в его устах матерная брань звучала, как скрипка в руках великого Паганини, нужно пройти школу МУРа, где во всех кабинетах висит плотный, почти осязаемый на ощупь мат.
Родин вспомнил, что Кудимова из своих сорока трех лет почти двадцать провела в стенах уголовного розыска, что за эти годы ей пришлось допросить больше сотни преступников, многие из которых предпочитают изъясняться с вами только на блатном жаргоне, и что этот жаргон с годами постепенно въедается в вашу речь, становится ее неотъемлемой частью, и, подумав так, признался. «Слава Богу, что эта женщина сумела сохранить в себе женщину, а мат в ее устах и легкий налет бравады в характере — это своеобразный способ защитить себя от слишком ярых похотливых козлов, которых в достатке прыгает по этим самым коридорам уголовного розыска.