— Больше вы его не видели?
— Нет.
— И раньше не встречались?
— Нет.
— Что у него было в руках?
— Спортивная сумка.
— Как быстро вы его потеряли из вида?
— Он свернул за угол и… как сквозь землю провалился. Я даже подумал, что у него там стояла машина.
— Что вы можете выделить в его поведении?
— Неторопливость, плавность движений, спокойствие.
— Лицо запомнили?
— Резко очерченное, прямой нос, острый, но опять-таки спокойный взгляд, хороший подбородок — квадратный, с ямочкой, прическа короткая.
— Узнаете при встрече?
— Без всякого сомнения.
«Этот парнишка — исполнитель, — подумал Родин. — Брызнул в лицо Коньковой нервно-паралитическим газом, посмотрел, как она ко дну пошла, оделся и уехал. И с концами».
— Вы об этом случае кому-нибудь рассказывали?
— Ни одной живой душе, — смутился Голодарский. — Вы понимаете, эту картинку — странное поведение этого парня — я увидел только потом, вечером, когда спать ложился.
— Нам нужна его фотография, — сказал Родин. — Фоторобот. Вы не откажетесь нам помочь?
— Всегда к вашим услугам. — Голодарский протянул Родину свою визитную карточку. — Позвоните, я подъеду.
— Спасибо, Эдуард Петрович. Всего вам доброго!
— И вам здоровья!
Родин вышел за калитку и сразу же увидел Яшу. Он, как всегда, возился со своей машиной.
— Огонька не будет? — спросил Родин, проходя мимо.
— Для хорошего человека… — Яша протянул зажигалку.
— Чем сегодня занимались?
— В карты играли.
— Ты что, не знаешь, за что он сел?
— Да мы от скуки… Он мне больше фокусы показывал.
— Ну и как?
— Виртуоз.
— Куда-нибудь звонил?
— Своему приятелю Вадиму Кожину и в Хабаровск, Пуданову, жаловался, что никак не может вычислить того, кто вычислил его матушку. — Яша закрыл капот, вытирая руки, спросил: — А вы что-нибудь серьезное здесь откопали?
— Сам еще не знаю.
Родин вернул Яше зажигалку и прошел в дом. Добровольский сидел за столом и рассматривал содержимое коробки, которую ему вручил Климов. Он осторожно брал каждую вещицу в руки, долго и внимательно изучал, затем откладывал в сторону. Климов и Таня следили за его действиями с подозрительной сосредоточенностью — так зрители наблюдают за пальцами иллюзиониста, пытаясь раскрыть тайну фокуса.
— Вот за эту вещь я ручаюсь, — неожиданно проговорил Добровольский, протягивая Климову старинный, ручной работы серебряный браслет. — Он принадлежал моей матери.
— Я должен вам верить на слово?
— На слово даже Президенту не верят, — усмехнулся Добровольский. — На внутренней стороне — полустертая гравировка: Катеньке от Екатерины Смирновой. Видите? Смирнова — это моя бабка по отцу. Можете проверить. А вот за колечко сомневаюсь, хотя мне кажется, что оно тоже мамино. — Он положил на стол массивное золотое кольцо и хлопнул себя ладонью по лбу. — Выходит, Глазов все-таки сделал меня, сделал, как последнего фраера! А я, баран, ему поверил.
Климов победно улыбнулся и, взяв браслет в руки, показал Родину.
— Это улика?
— Это факт, господин подполковник. Если будете продолжать работать в том же духе, то к концу года ваш отдел по раскрываемости преступлений выйдет на первое место.
Климов попросил Таню оформить акт изъятия браслета и золотого кольца, а сам вслед за Родиным вышел на веранду. Закурил, полюбовался природой и сказал:
— Не дело, а сплошное удовольствие. А от удовольствия только триппер бывает.
Родин понял, что его вызывают на откровенный разговор, вскинул голову, подумал, глядя на облака, и спросил:
— Тебя что-то насторожило?
Климов вытащил из внутреннего кармана пиджака и протянул Родину сложенный вчетверо лист бумаги…
Краковская: Я вас слушаю.
Глазов: Здравствуй, Людмила.
Краковская: Виктор, ты?
Глазов: Я.
Краковская: А что у тебя с голосом?