— Полковник-то он полковник, а вот служил на самых отдаленных островах Ледовитого океана. — Елена скинула туфли и, выказывая полное безразличие к Василию и своей дальнейшей судьбе, прошла в комнату и забралась под одеяло.
— Так и я детдомовский! — сказал Василий, обращаясь скорее к самому себе, чем к окружающим. — И что выходит? Что все мы дети одной матери — Природы! — Он выпил, легко поднялся и спросил, обнимая девушек:
— Елена не против сеанса одновременной игры?
— Она лесбиянка, — рассмеялась Аня. — Обожает мои груди.
— Так это же прекрасно! Пошли.
…Василий застонал. Елена опустила глаза и увидела, что его младший брат в плену у Зойки — в ее широких мягких губах. Аня помогала ей пальчиками — массировала. Елену вдруг охватила ревность и одновременно желание. Она взбрыкнула, словно норовистая кобылка, взлетела на Василия и поскакала.
Это было не любовное соитие — нечто другое, — сексуальный припадок, половой обморок, галлюцинация, бред. Елена чувствовала, как мощно и неутомимо гуляет в ней палица Василия, как бурно вскипает ее южная шалая кровь, но ей хотелось большего — сказочного наслаждения, над которым была бы не властна, и она получила его, когда ткнулась лицом в нежную и упругую Анину грудь, взяла в рот ее взбухший от возбуждения сосок, нащупала пальцами ее горячую от нетерпения промежность и вошла в нее. Аня заизвивалась, застонала и потянулась губами к Зойке…
— Вот так мы и жили, — печально вздохнула Румянцева. — Но ты права: выучилась — я два языка в совершенстве знаю.
— А подружки? — поинтересовалась Кудимова.
— Подружки замуж вышли. Аня — за дипломата, Зойка — за инженера-электронщика, детей нарожала — двух мальчиков и девочку, счастлива…
— А ты?
— Вроде все есть. — Румянцева обескураженно развела руками. — А чего-то не хватает. Чего?
— Тебе сколько лет? — спросила Кудимова.
— В пятницу бабий век отмечать буду. — Сорок накапало.
— А выглядишь… как молодая елочка!
— И ты неплохо — до сих пор без лифчика ходишь. — Румянцева ласково ощупала и взвесила на ладошке грудь своей новой подруги. — Ко мне на юбилей придешь?
«Другой такой возможности выведать все тайны мадридского двора не будет», — подумала Кудимова, игриво улыбаясь.
— С удовольствием.
— Молодость вспомним! — Румянцева вырвала из блокнота лист, черканула на нем адрес и телефон. — В пятницу в семь вечера.
— А подружки будут?
— Обязательно!
— А Вася?
— Мужиков к черту — девичник! — Румянцева задумалась, еще раз просмотрела документы Кудимовой и сказала: — Тылы, подруга, должны быть крепкие, поэтому мой совет тебе: не продавай квартиру.
— Я подумаю, — сказала Кудимова, чувствуя благодарность и необъяснимое расположение к этой странной женщине.
— И думать нечего — забирай! Твой испанец сегодня здесь, а завтра… ищи ветра в поле! Это он тебя надоумил квартиру продать?
— Он.
— Старый способ. Ты с ним свои денежки где-нибудь в Париже просвистишь, а потом — ку-ку!
— Ты так думаешь?
— Знаю. Не ты первая, не ты последняя, — улыбнулась Румянцева. — А есть вариант еще забавнее: твой испанец вовсе не испанец, а самый настоящий русский!
— А дом?
— А дом он в аренду снял. На время. Пока у тебя зеленые хрустят. Пока он тебя трахает! Понятно?
«Вот кому у нас в ментовке работать!»
— Спасибо, подруга! — Кудимова, уже не играя, совершенно искренне расцеловала Румянцеву. — У тебя не голова — Дворец Советов! А как моего испанца проверить — настоящий он или…
— На коллектив, — расхохоталась Румянцева. — Тащи его ко мне — мы через полчаса до седьмого колена его вычислим!
Когда Кудимова вернулась домой, Родин ужинал — доедал остатки завтрака.
— Добрый вечер, — сказал он. — Я купил импортные куриные ножки, но пожарить не успел — только приехал.
— Очень хорошо!
— Что «хорошо»? — насторожился Родин, который до сих пор не мог сообразить: глупость он сморозил, что связался с Кудимовой, или… обрел семейное счастье.
— Что пожарить не успел, — улыбнулась Кудимова, уловив его настроение. — Я их сейчас в духовку суну.
Она быстро переоделась и поведала Родину о своем разговоре с Румянцевой.
— Выходит, я был прав: она — нормальная баба, — задумчиво проговорил Родин. — Но ею кто-то крутит, ловко и очень умело. Кто?
— Редькин!
Родину показалось, что у него над ухом прогремел выстрел, настолько неожиданным, страшным и необъяснимым было обвинение Кудимовой. Он посмотрел ей в глаза и тихо сказал: