— Квартира была приватизирована? — спросил Родин.
— Да. И мамина, и Коньковой.
— А откуда вам все это известно? Вы же в Хабаровске находились.
— Из писем.
— Продолжайте.
— Мама и Глазов обратились в суд. Там ознакомились со всеми документами и… признали их действительными — и дарственную Глазова и ордер мамы, но поскольку дарственная Глазова была оформлена раньше, то он и стал хозяином квартиры, а мама оказалась в дураках. Это было ее последнее письмо. Еще она сообщила, что Глазов разрешил ей пожить в квартире, пока она будет оформлять документы в Дом престарелых.
— Широкий жест, — хмыкнул Родин. — Как звали вашу матушку?
— Добровольская Екатерина Васильевна.
— Профессия?
— Учительница. В школе литературу преподавала. С тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года — на пенсии.
— Когда вы получили ее последнее письмо?
— Сейчас скажу… В позапрошлую пятницу. Это было… двенадцатого августа. Три дня у меня ушло на сборы, шестнадцатого я вылетел, семнадцатого утром был в Москве. Приехал домой, уже по новому адресу — проспект Андропова, пятьдесят, звоню — никто не открывает. Я вышел во двор, сел на скамеечку и стал ждать. Ждал до десяти вечера. Бесполезно. Решил поговорить с соседями, выяснить: куда моя Екатерина Васильевна запропастилась. Первая соседка, Надя, была под градусом и ни хрена не соображала, вторая — благообразная бабулька, примерно одних лет с моей матушкой, сказала, что видела, но дня два назад. Тогда я в их присутствии открыл дверь — замок там пустяковый, осмотрел квартиру, вроде все в порядке, все на своих местах, поужинал — холодильник был забит продуктами до отказа— и лег спать. А утром заваливается участковый, этакий, знаете ли, молодцеватый хам, размахивает перед моим носом пистолетом, кроет в Бога, душу, мать и спрашивает, за каким чертом я забрался в чужую квартиру? Я объясняю, он не понимает. Или не хочет понимать. Тогда я позвонил в местное отделение милиции и потребовал, чтобы меня соединили с начальником уголовного розыска…
— И Кудимова отфутболила вас к нам, — продолжил Родин. — Так?
— Не сразу. Сперва заставила написать заявление, проверила, действительно ли я сын Добровольской и, только убедившись в этом, порекомендовала обратиться к вам. Сказала, что вы лучшие специалисты по розыску пропавших.
— Так и сказала? — Скоков улыбнулся, но взгляд его круглых кошачьих глаз оставался тверд и холоден.
— Она сказала, что не в состоянии мне помочь, сказала, что на ее участке это уже двадцать четвертый аналогичный случай, а всего в Москве только за последние десять месяцев не доехало до своих новых квартир двадцать восемь тысяч человек.
Скоков кивнул, откинулся на спинку кресла и посмотрел на Родина.
— Что скажешь, Александр Григорьевич?
— Дело сложное и опасное, — подумав, ответил Родин, — ибо цепочку, за которую мы ухватимся, замыкает группа наемных убийц, профессиональных киллеров, так что не исключено, что мы найдем…
— Не стесняйтесь, Александр Григорьевич, — пришел на помощь Добровольский. — Меня устроит и труп. — На секунду его лицо исказила гримаса боли. — Я хочу, чтобы моя мать покоилась на кладбище, чтобы была могила, на которую я всегда мог бы принести цветы и помянуть ее добрым словом.