— Вполне естественное желание, — поддержал его Скоков. — Как долго вы можете находиться в Москве?
— Вообще-то, я взял отпуск — месяц, но если потребуется, могу и задержаться. Проблем нет.
Скоков открыл дверку левой тумбочки своего шикарного— из красного дерева — письменного стола, выдвинул верхний ящик, достал типовой договор и в графе «клиент обязан выплатить…» вывел цифру с шестью нулями.
— Это наш гонорар. Устраивает?
— За деньги не волнуйтесь — есть, — сказал Добровольский.
— Плюс текущие расходы…
— Согласен.
— Тогда распишитесь.
Добровольский с хрустом расписался и выразительно посмотрел на Скокова, взглядом спрашивая, что от него еще требуется.
— Где вы намерены остановиться? — спросил Скоков.
— Я хотел бы дома, — сказал Добровольский. — Некоторые вещи мне очень дороги — память, но этот сукин сын участковый…
— Я позвоню Кудимовой. Думаю, проблем не будет.
— Спасибо.
— И оставьте, пожалуйста, свой телефон — не исключено, что мне потребуется ваша помощь.
Когда Добровольский ушел, Скоков некоторое время молчал, потирая подбородок, затем резко развернулся и посмотрел на Родина, по-кошачьи округлив свои неопределенного цвета — не то серо-зеленые, не то желто-карие — глаза.
— Что скажешь?
— Крутой паренек. — Родин усмехнулся. — И сентиментальный— мама, вещи, память…
— Все жестокие люди, как правило, сентиментальны — любят собак, кошек, музыку; интеллектуалы — Шопена, блатные — лирические песни, и те и другие со слезами на глазах вспоминают свое безгрешное детство.
— Вот это меня и настораживает.
— Не понял, — сказал Скоков. Лицо его приняло заинтересованное выражение.
— Добровольский — авторитет. Он связан с мафиозными структурами, поэтому сам попытается выйти на людей, которые угрохали его маму.
— А за каким чертом он тогда обратился к нам?
— Он — умный человек и прекрасно понимает, что в одиночку ему с этим делом не справиться.
— Может быть, ты и прав. — Скоков придвинул к себе телефон и набрал номер Кудимовой.
— Здравствуй, Маргарита Васильевна!
— Здравствуйте, учитель! Вы довольны клиентом?
— Как тебе сказать, — замялся Скоков. — Впервые работаю на того, кого когда-то собственными руками отправил за решетку.
— Значит, вы взялись за это дело?
— Взялись. Но раскручивать мы его будем до определенной точки…
— Знаю. Вы завтра же свяжетесь с областным управлением, выудите у них покойника и… Наше дело правое — мы победили! Так?
— Мыслишь логически.
— Я хороший ученик, Семен Тимофеевич, — хохотнула Кудимова. — А хороший ученик всегда идет дальше своего учителя.
— Ну, если ты так далеко зашла, то всыпь хорошенько своему участковому.
— За что?
— Чтобы больше не размахивал пистолетом перед носом моего клиента.
— А он еще долго здесь пробудет?
— Пока мы не найдем его матушку. И еще. Ты сегодня к четырем сможешь к нам подъехать?
— Хочу.
— Соскучилась?
— У меня есть кой-какие мыслишки по этому делу.
— Тогда до встречи.
— Целую вас. Заранее.
— А Родина?
— Когда в жены возьмет, тогда и поцелую.
Скоков положил трубку, откинулся на спинку кресла и смежил веки. Можно было подумать, что он спит. Но Родин, который проработал с полковником более пятнадцати лет, прекрасно знал, что именно в такой позе он размышляет — приводит к единому знаменателю все сказанное и услышанное от своих подчиненных. На этот раз Родин ошибся. Скоков действительно размышлял, но не о предстоящем деле, а о событиях давно минувших дней, когда Родин и Кудимова заявились на стажировку в МУР, размышлял и думал: не виноват ли он, что эти симпатичные ребята пришли на практику вместе, а ушли порознь? Родина взял под свое крыло Скоков — его оперативный отдел давно требовал омоложения, а на Кудимову положил глаз майор Редькин, начальник «2-го Отдела по раскрытию половых преступлений». Но это — официальное — название среди сотрудников МУРа не прижилось — слишком длинно и вычурно, поэтому говорили проще — «Блядский отдел». Отдел занимался раскрытием изнасилований, искоренением проституции, которая от этого искоренения только ширилась и возрастала, гомосексуализма, лесбиянства и прочих половых извращений.
Майор Редькин, сам большой любитель женского пола, был сравнительно молод — тридцать два, но по служебной лестнице пер энергично и уверенно благодаря родственным связям — его дядя заведовал хозчастью на Старой площади— и умению вовремя поставить коллегам и начальству хорошеньких девочек. А девочек у него была тьма — из сорока тысяч взятых на учет московских проституток как минимум две тысячи работали на уголовный розыск. Кудимова же потребовалась Редькину для спасения репутации — не он, мол, бабник, а его подчиненные, которые почему-то вбили себе в голову, что прежде чем привлечь какую-либо девчонку к сотрудничеству с МУРом, надо обязательно залезть к ней под юбку — проверить: способна ли она расшевелить и зажечь клиента до той степени, когда последний теряет контроль над собой.